с Александром Августом, не преминула передать ему не самые лестные отзывы опекуна о его персоне. И теперь полковник Мур не спускал глаз с этого субъекта. Без сомнения, он самым тщательным образом продумал свое поведение, и речь, и даже позы. И его речь — единственное, что в ней тревожило, так это беглость и плавность, — она была с мягким ирландским акцентом, который усиливался, когда Хоуп желал быть особенно привлекательным. И чем больше он очаровывал двух женщин, тем менее он нравился полковнику Муру.

И Мур решил положить этому конец.

— Я подумывал отправиться в путешествие в поместье вашего брата в Хоуптон, — объявил он.

Его жену, похоже, такое заявление весьма изумило, однако ей достало ума промолчать.

Интуитивно ощутив, что в словах опекуна кроется либо еще одно затруднение, либо новое оскорбление, Амариллис вспыхнула.

Хоуп улыбнулся, и все же его голубые глаза оставались такими холодными, что Мур едва сумел сдержать себя, когда его едва не передернуло от отвращения.

— Можем ли мы осведомиться о цели этого путешествия?

Глаза Амариллис метали громы и молнии, однако она сохраняла благоразумное молчание.

— Я подумал, — сказал Мур, стараясь не обращать внимания на то недовольство, которое исходило от его подопечной, — что мне удастся познакомиться с графом, вашим братом, чтобы заверить его в… пристойности… — в этом сражении он явно не мог рассчитывать ни на чью помощь, — нрава семейства и тех обстоятельств, при которых… — ему с трудом давались слова, и потому он на одном дыхании закончил: —…вы заключите брак.

— Но нам бы никогда и в голову не пришло сомневаться, — заметил Хоуп учтиво и незамедлительно. — Он и в мыслях не мог бы допустить ни малейшего сомнения, что женщина, которая с таким благородством приняла мое предложение и намерена выйти за меня замуж, во всех отношениях достойна этого. — И поскольку Мур уже готов был сдаться, Хоуп продолжал наступать: — Но позвольте предположить, что сей визит смутил бы его. И уж наверняка это застало бы его врасплох. Это перевернуло бы его взгляды на мир самым радикальным образом. Это даже поразило бы его. — Каждое новое предложение звучало как оскорбление и разносилось по комнате, к непростительному стыду двух дам, чьи головы сейчас были низко опущены. — Ну а уж коли вы желаете любыми средствами свести знакомство с моим братом — а выяснили ли вы, что он в точности пребывает в поместье? — и уж коли вы настроены столь решительно поехать и довести до конца ваше оригинальное предприятие, в таком случае я напишу ему письмо, дабы он принял вас в своем доме. Иначе бедняга — он весьма строго придерживается формальностей — не будет знать, как ему себя вести. Он всегда весьма корректен в подобного рода вопросах. Мне бы не хотелось видеть, да и сама мысль об том совершенно несносна, как вам откажут в визите или, того хуже, заставят ждать, но так и не примут или же, самое худшее, примут, но при этом, не имея ни малейшего представления о предмете визита и значении такой необычной встречи, беседа ваша окажется для него совершенно несвоевременна. А такое вполне может случиться, коли взять в расчет, что брат мой пока не поставлен в известность о моих дальнейших планах. Найдется ли у вас перо, чернила и бумага?

Наступила напряженная тишина.

Миссис Мур самым неожиданным образом продемонстрировала сердечный приступ, который, как и во многих других случаях раньше, оказывался весьма кстати.

Амариллис побежала за нюхательной солью.

Полковник нервно барабанил по облицовке камина и с почтительного расстояния давал распоряжения своей жене.

Хоуп открыл окно.

Опасный момент миновал, и когда миссис Мур окончательно полегчало, все четверо вышли на прогулку, направившись на берег озера; полковник и его жена отстали на пару десятков шагов. И влюбленная парочка, направившись к Монашьему утесу, приветливо раскланивалась и здоровалась с другими путешественниками.

Улыбка Хоупа была неотразима, да и мисс д'Арси отвечала весьма благожелательно, сжимая его руку и то и дело бросая на него нежные взгляды, которые заставляли его мечтать о скорой женитьбе. Он уж и вовсе забыл, до какой степени неприятным этот брак казался ему еще совсем недавно, и пока они гуляли между огромными вязами и березами и смотрели с берега вниз, на гладь озерных вод в заливе Челюсти Борроу-дейла, он слушал ее планы по поводу их свадьбы. Он вполне рассудительно отвечал на ее вопрос о том, куда бы им поехать во время их медового месяца. «В Шотландию, — сказал он не задумываясь, — в Хоуптон конечно же!» При этом ее личико лучилось радостью; он даже слегка поспорил с ней по поводу некоторых деталей процедуры и организации свадьбы, однако глубины его сознания были полностью заняты подсчитыванием того богатства, которое в скором времени должно было попасть ему в руки, и он уже в своих фантазиях нашел им должное применение. Богатство можно было обратить во власть, скорее всего ту самую власть, о которой он грезил всегда, — вести свободный образ жизни гедониста, при котором он мог бы ни в чем себе не отказывать. Амариллис д'Арси была ключом к этому сокровищу.

Он задержался на несколько дней и изо всех сил постарался вести себя безупречным кавалером. Вскоре привезли свадебное платье, полковник Мур решил не посещать Хоуптон, оставалось лишь назначить день свадьбы.

Хоуп получил письмо от Мэри.

Он отправился повидаться с Амариллис.

— Последнее короткое изгнание из прекрасного царства вашей любви, — сказал он, наверняка зная, как ей нравится временами цветистость его фраз. К тому же это облегчало решение многих проблем.

Баркетту, который помогал Мальчишке-мартышке запрячь лошадей, Александр Август сказал:

— Последняя поездка на рыбалку.

И добавил, что ради хорошей физической разминки сам станет управлять лошадьми все пятнадцать миль до Баттермира.

Именно об этом он и мечтал.

Лишь одну короткую фразу успела шепнуть ему на ухо Мэри, едва он переступил порог гостиной. Она встретила его на окраине деревни и повела к северу, к перевалу Хауз-Пойнт. Хоуп и сам прекрасно понимал, отчего она стремилась обойти стороной открытое пространство пастбища рядом с озером, куда он сначала предложил ей пойти. По крайней мере, в одном он точно был убежден: он понимает Мэри и ценит ее только ему одному известным образом, не доступным никому другому. Для нее в этом крылось нечто таинственное и неизведанное, такое же гигантское, как континент, со всех сторон омытый бушующими водами океана, таковой ей теперь представлялась ее жизнь. Весь ее характер проистекал от умиротворенности и благоденствия того самого места, в котором она родилась и выросла, от того окружения, кое, само не подозревая, оказывало на нее влияние и исподволь воспитывало. И Хоупу весьма нравился результат этой кропотливой работы.

Да, вот так ему и мечталось: она уводит его все дальше от тихой, беззаботной деревушки, все дальше, по направлению к Лортону.

Она шла на полшага впереди него, Хоуп о чем-то спрашивал ее, и хотя она отвечала ему вполне вежливо, но все же предпочитала отмалчиваться. Он был счастлив уж одним тем, что все сложилось как есть. И сколь сильно ни пылало его сердце, ему не хотелось надоедать ей, и более того — Хоуп желал понравиться этой девушке. Привыкшая всякий день разгуливать по крутым склонам холмов, Мэри шла быстро, однако по мере того, как туман густел все больше, раненая нога Хоупа начинала ныть. Собирался дождь.

На перевале Хауз-Пойнт он попросил ее остановиться, чтобы осмотреть пейзаж. Он уж успел заметить, что Мэри слегка похудела. К тому же прекрасное лицо ее покрывала бледность, и это очень шло ей. Хоуп и сам любил заглядывать в зеркало и отметил, что после болезни тоже похудел. Его внешность от