Хоуп же в воображении рисовал себе скрюченное тело Крампа на вулканических камнях, мертвого, но не изломанного, не кровоточащего. Художник, живший внутри Торговца и ставший Мучеником. Он был просто обречен сбросить с себя оковы меркантильности и обрести дух красоты, свободы, романтики и природы. Хоуп с охотой представлял себе трогательную картину того, как он утешает миссис Крамп. Он станет всячески поддерживать ее память о погибшем муже, восхваляя его, высоко оценивая его заслуги, припоминая «остроты», повторяя любимые комментарии, а затем в комнату войдет дочь, вся исключительно в черном, и он скажет, он вынужден будет сказать, невзирая на обязательные слезы матери, что ребенок — вылитый отец. И дабы успокоить ее рыдания, он не забудет уверить ее, будто и ей самой необходимо жить дальше ради дочери, которая через несколько лет сама станет матерью. Всецело погрузившись в сладостные мечтания, Хоуп даже не заметил, как мистер Крамп остановился, чтобы рассмотреть какую-то деталь пейзажа: сам он прошел еще несколько ярдов вперед и только тогда обратил внимание, что спутника рядом нет.

— Ваши размышления, — остановившись и оглянувшись, крикнул Хоуп торговцу, который пребывал в совершенном замешательстве от такого поведения полковника, — возродили мои собственные. Поверите ли, случается, меня посещают те великие мысли, что, словно брошенные опытной рукою семена, произрастают сами собой. И каждая из них способна дать свой росток, обрести свою жизнь, и, признаться, мой разум совершенно поглотили те великие идеи морали и коммерции, которые вы затронули в своей проникновенной речи.

О большем мистер Крамп и мечтать не мог, и все же он так и не ответил, несмотря на все расчеты Хоупа. На самом же деле до торговца с большим трудом дошла суть комплимента, высказанного полковником. Хоуп вернулся и остановился рядом с Крампом, теперь, когда ему не было никакого смысла притворяться и разыгрывать из себя пытливого и застенчивого исследователя жизни, его лицо стало холодным и жестким. И Хоупу вдруг пришло на ум, что именно таким Крамп и был в сущности: холодным, расчетливым и жестким, и с той же суровостью он вел все свои торговые дела. И вряд ли он стал бы слишком деликатничать с капитаном, у которого наличие груза не совпадало с накладными.

— Посмотрите на это.

Хоуп взглянул на цветы. «Розовато-лиловые?» — подумал он, пытаясь подобрать подходящий цвет.

— Вот на эту бабочку, — произнес Крамп раздраженно.

Бабочка. Она легко перепархивала с одного цветка на другой. Хоуп пристально посмотрел на ее красные крылышки с черными пятнами. «Большая бабочка, — подумал он, — и у нее очень простая жизнь».

— Здесь, в долине, живет один человек, — произнес Крамп с горечью, повернув мрачное лицо к полковнику, заставив того пересмотреть свою идею по поводу смерти торговца. Крамп явно не из тех, кто безропотно устремится к собственной гибели. — Он пишет о бабочках и цветах и птичках, которыми так восхищаются все эти простые люди.

Крамп помолчал, на мгновение взглянул на Хоупа, ожидая одобрения, а затем вдруг с невероятной сноровкой поймал бабочку и раздавил ее.

— Моя жена обожает стихи этого писаки, — проговорил Крамп, бросая останки насекомого на землю. — Хотя человек этот — истинное проклятье мое! Он и его друзья будут насмехаться надо мной и выживут меня из долины раньше, чем я дострою мой дом. Но я возьму верх над ними! Какими бы поэтами они ни были!

Хоуп вернулся в Грасмир в еще более задумчивом состоянии, чем покинул его.

Назавтра, после дневной рыбалки, ему в голову пришла блестящая идея, каким образом можно назначить свидание с Сильвией ночью за конюшнями. А отужинать он собирался с семейством Крампов. Однако непосредственно перед трапезой у него оставался целый час свободного времени, который надо было чем-то занять: он позвал горничную, велев ей принести ему пива. Он пытался затеять легкую болтовню, но девушка, похоже, так и не уловила его тонких намеков, поглощенная тем, чтобы не пролить пиво, и удалилась.

Он велел подать еще пива, но теперь горничная была занята. Хоуп, льстя собственному самолюбию, всегда воображал, будто любая женщина может показаться привлекательной, если мужчина знает, какими глазами на нее смотреть. Однако он вынужден был признать, что данная горничная в «Лебеде» была совершенно несоблазнительна: чересчур высокая, нескладная, с прилизанными, жидкими волосами, да к тому же с безобразной бородавкой на носу.

Как далек он теперь от того просветления, которое посетило его на перевале Хауз-Пойнт! Сидя спиной к окну и с грустью рассматривая голые стены и изголовье кровати, Хоуп неторопливо потягивал пиво и с горечью размышлял, как низко он пал и как быстро это случилось. Неужели Хауз-Пойнт был лишь сном? Или же он спит сейчас? Жизнь представилась ему совершенно бессмысленной — он уже привык к этому, — но теперь, похоже, она лишилась последнего содержания. И хотя сегодня утром он всего лишь дал волю своему воображению, однако замышлял он не что-нибудь, а убийство. Никто не может поручиться, что при известных обстоятельствах или в крайней степени отчаяния он — кто знает — совершил бы… убийство? Несмотря на весь ужас, который при этом охватывал его душу, Хоуп не отбрасывал подобной возможности как выхода из отчаянного положения. Конечно, никто даже и не догадывался о той буре, которая сейчас бушевала в его душе, однако муками совести Хоуп не терзался. Стыд, казалось, окончательно покинул его, и потому, должно быть, похоть снова всколыхнулась в нем.

Ему следует отправиться в Баттермир, найти Мэри, рассказать ей чистую правду, насколько это возможно, а затем жениться на ней. Хоуп был уверен, что только тогда он сможет вести образ жизни свободный от беспрерывных обязательств, без зависти, бесплодных желаний и боли… Но Сильвия станет ждать его ночью в оговоренном месте, да к тому же еще и Крамп, с которым назначена встреча. Он стал спускаться по лестнице, но остановился, заслышав голоса.

— Позвольте представиться — полковник Мур, миссис Мур и мисс Амариллис д'Арси, наша подопечная.

— Весьма польщен, сэр. — Второй голос явно принадлежал мистеру Крампу, и сейчас он источал крайнюю учтивость.

Хоуп подслушал все сказанные любезности и вступил в комнату, изображая на лице скуку, которая моментально сменилась живейшим интересом при виде мисс д'Арси. Второй лакомый кусочек!

Объяснения, смех, приглашения стать гостями мистера Крампа за ужином, принято, полное удовольствие, полное согласие. Миссис Крамп, как оказалось — к ее крайнему удовлетворению, — была знакома с матушкой бедной мисс д'Арси, такой тонкой, милой дамой.

— И ваш отец… если мне будет позволено сказать о нем несколько слов… был человеком, которым все мы восхищались…

— Все мы, — заметил мистер Крамп, рискнув перебить свою жену, кивая головой чуточку более оживленно, нежели того требовал характер беседы.

— Уверена, муж подтвердит, что все мы уважали его отнюдь не за то состояние, которое он имел… хотя я слышала, как мой муж много раз говорил, будто богатство мистера д'Арси было столь огромным, что султаны и паши Востока и то проявляли интерес, но уважали мы его не за это, совсем не за это, все мы, кто знал его…

— Моя жена никогда не встречалась с ним, — перебил ее мистер Крамп, стараясь помочь.

Супруга одарила его таким красноречивым взглядом, что сомневаться не приходилось: в следующий раз он дважды подумает, прежде чем станет обрывать ее на полуслове.

— Его репутация, его имя, его… — Миссис Крамп замолчала, не зная, какие еще подобрать слова, поскольку легкомысленно взялась за непосильную для себя задачу, и повторила: — Его репутация… каким хорошим человеком он был, таким замечательным человеком… о, моя дорогая!

Мисс д'Арси разразилась слезами. Миссис Крамп и миссис Мур обступили девушку, стремясь утешить, однако от Хоупа не укрылось, что слезы несчастной сироты были весьма скупы. Тем не менее все присутствующие сочли своим долгом разделить личное несчастье мисс д'Арси и утешить ее подобающим образом.

Ужин стал настоящим триумфом миссис Крамп, что выпадало на ее долю крайне редко, и ее бы весьма задело, если бы кто-то заметил, будто немалая заслуга в том принадлежит заказанному мистером