— Не могу.
— Ты должен! — Ее взгляд стал напряженным, пронзительным. Она кончила намазывать раны и вытерла руки о передник.
— Не могу. — Джамаль уселся, чтобы лучше видеть ее лицо. Ее глаза внезапно наполнились слезами.
— Коли он снова станет тебя бить — а он обязательно это сделает, если ты заупрямишься, — это верный конец! — Одна слезинка скатилась по щеке.
Джамаль машинально потянулся вытереть ее, но одумался и замер в нескольких дюймах от ее лица. Не прикасаться! Ведь у Мозеса тоже должно было быть такое правило!
— Когда я стану кланяться да величать Брукса «массой», тогда и впрямь все пропало! — Точно так же, как находиться здесь вдвоем и не иметь возможности прикоснуться к ней, а уж тем более поцеловать. Черт побери, это действительно его убьет!
Она вытерла слезы тыльной стороной руки и даже шмыгнула носом — блестящий жест! Но в следующий миг она сделала нечто неожиданное: взяла его за руку и погладила. Этого не полагалось по сценарию.
— Пожалуйста. — Она старательно ловила его взгляд. — Ты еще слишком слаб, чтобы отправиться на Север, а мы с Ларами найдем тебе убежище не раньше чем через два дня. Я понимаю, что тебе бесполезно объяснять, но это просто чудо, что ты выжил. Брукс бил тебя так, что открылось внутреннее кровотечение… И если он снова тебя ударит…
— А я понимаю, что вам бесполезно что-либо объяснять! — перебил Джамаль. — Вам бесполезно объяснять, что значит желать чего-то больше жизни — и знать, что ты никогда этого не получишь! Никогда! Никогда! — Он позволил своим тайным желаниям, своей страсти вырваться на свободу. — Всю жизнь я слышал одни приказы: что делать, что думать, что говорить! А жизнь и вещи, которые меня окружали, все равно оставались для меня недостижимы! — «…такие, к примеру, как ты!»
Она так смотрела на него, широко распахнув глаза, приоткрыв влажные губы, что Джамаль почувствовал, что сходит с ума. От такого зрелища впору было забыть не только роль, но и собственное имя!
— Я не сумел выбрать дело, чтобы было мне по душе, — продолжал он с грубым акцентом. — Я не мог говорить, когда хочу, или гулять туда… словом, куда мне хочется гулять, — «…или поцеловать тебя прямо в губы!» Кажется, она подалась вперед. Или это сделал он сам — но в итоге ее лицо оказалось совсем близко, и у него так зашумело в ушах, что он едва различил собственные слова:
— Я не могу… не могу…
Вот чего он действительно больше не мог — так это остановиться. Он наклонился вперед еще на пару дюймов, и… черт побери, он ее все-таки поцеловал!
А она прижалась к нему и так отвечала на поцелуй, что Джамаль не устоял бы на ногах — хорошо, что он сидел на земле.
Первой его мыслью было: «И где это она выучилась так забористо целоваться?» Второй мыслью было: «А кого это, собственно, волнует?» Ведь главное было в том, что он наконец-то поцеловал Сюзи Маккой!
На вкус ее губы были как молодое вино — сладкие, терпкие и чудесные.
Тут у всех наблюдавших за сценой перехватило дыхание. Судя по всему, до Сюзи тоже это дошло. В камерах по-прежнему жужжала пленка, и Джамаль из последних сил заставил себя выпрямиться и отодвинуться от Сюзи. Хоть бы они не заметили, как у него дрожат руки!
— Я не могу жить так, как захочу. — Никакое актерское мастерство не могло бы создать эту внезапную хрипоту в его голосе. — Я не могу полюбить ту, что мне нравится.
Ее руки тоже тряслись, пока она собирала свои баночки с мазью.
— Я тоже этого не могу, — сухо заметила она. — Но не собираюсь из-за этого помирать! — Джейн выпрямилась. — Попозже загляну еще, надо будет снова намазать раны. — Она повернулась к двери, но задержалась и с чувством добавила:
— Ты должен выжить! Потому что надежда умирает последней!
— Да мне-то на что надеяться? — тихо промолвил Джамаль, качая головой.
Она молча повернулась и вышла.
В полной тишине Джамаль смотрел ей вслед полными слез глазами.
Медленно, неохотно он закрыл глаза и отвернулся.
— Снято! — шепотом объявил Виктор.
Но в комнате по-прежнему стояла гробовая тишина.
Джамаль открыл глаза и увидел, как испуганная Сюзи заглядывает в двери. Он устало вытер лицо. Больше всего ему хотелось сейчас забиться в какую-нибудь нору и как следует выплакаться.
Но никто из присутствующих так и не двинулся с места.
Наконец Виктор многозначительно прокашлялся.
— Хорошо, — заявил он.
— Хорошо, — слабым эхом откликнулась Кейт. А Джерико расхохотался во все горло.
— И это называется хорошо? Да это же просто замечательно! — И он спросил у Кейт:
— Как по-твоему, можно будет оставить все как есть, с поцелуем?
— Не знаю. — Она задумчиво прикусила губу. — Надо подумать. Пока пусть останется как есть, а вырезать мы всегда успеем. — И она обернулась к Виктору:
— Ты не против?
— Абсолютно. — Виктор оживленно хлопнул в ладоши. — Давайте поставим камеру под другим углом. Я хочу снять все сначала, и с поцелуем. Как, ребята, вы не очень устали?
Джамаль посмотрел на Сюзи. Она все еще не оправилась от потрясения, но лишь пожала плечами.
— Нормально.
Джамаль откашлялся. Сейчас он сможет поцеловать ее еще раз.
— Да. Нормально.
И впервые за свою актерскую карьеру ему искренне захотелось запороть роль. Чтобы им пришлось сделать не меньше сотни дублей!
Кейт стояла возле камеры и смотрела, как ее любовник целует другую женщину при свете очага.
Они снимали сцену из воспоминаний Ларами — брачную ночь с Сарой.
Джед был гладко выбрит, а блестящие длинные волосы аккуратно причесаны. Он был одет в строгий темный костюм и белоснежную сорочку — и едва напоминал опустившегося, заросшего щетиной Ларами, в пьяном угаре слонявшегося ночами возле фермы Виллетов. Он не был похож даже на непривычно трезвого и сдержанного Ларами с красными от бессонницы глазами, каким становился ближе к концу фильма.
Кейт не могла не отдать должное: из Наоми Майклсон вышла превосходная Сара. Миловидная, с длинными золотистыми локонами, в белом подвенечном платье, она была настоящим воплощением невинности и чистоты.
На глазах у Кейт Джед грациозно скинул с себя пиджак и рубашку и склонился над Наоми. Загорелая кожа, бугрившаяся мускулами, тускло отсвечивала в пламени очага, пока он целовал Наоми. Нет. Неверно. Это Ларами целовал Сару.
А Джед, не спуская с Наоми глаз, расстегнул на ней платье и нежно провел пальцами по обнажившимся грудям. В его взгляде горело столь откровенное желание, что Кейт не выдержала и отвернулась.
Сцена выглядела слишком реалистично. И была насыщена страстью.
Джед, целуя актрису, опустился с ней вместе на пол, выйдя из поля зрения камеры, которой следовало теперь «наехать» на языки пламени в очаге.
— Снято, и давайте укладываться!
Наоми устало поднялась на ноги, но Джед так и не двинулся с места, пока к нему не подошла Кейт.
— У меня еще никогда в жизни так не болела голова, — заявил он, глядя на нее снизу вверх.
Наконец он уселся, двигаясь при этом скованно и неловко, зажмурил глаза и помассировал переносицу. Даже под загаром было видно, как он побледнел и осунулся.
Вот что казалось настоящим чудом! Кейт с трудом верилось в то, что еще минуту назад он был здоров — во всяком случае, играл здорового человека.
