одежды. Он был едва ли не единственным в Лондоне холостяком, не позволявшим мне совать нос в его дела.

– Кстати, было бы неплохо, если бы ты устроила мне проверку,– продолжал Нельсон, словно читая мои мысли. – Подкорректировала мой гардероб и все такое. Пока ты еще… здесь.

– Пока я здесь? – переспросила я.

– Пока не переселилась в Париж. – Нельсон провел рукой по высыхающим волосам. – Ты уже решила, когда уедешь?

Я моргнула.

– Нет. Еще нет.

Мы второй раз за сегодняшний день уставились друг на друга и какое-то время молчали.

– Думаю, я поговорю об этом с Джонатаном в ближайшие выходные,– произнесла я, стараясь, чтобы голос звучал радостно.

Естественно, мне не терпелось вселиться в шикарную парижскую квартиру жениха. Конечно, мы можем время от времени возвращаться в Лондон, но мысль о том, что мне придется уехать от Нельсона, из дома, где я прожила столько лет, отзывалась болью в сердце.

Усилия друга сделать веселое лицо все же увенчались успехом.

– Хотелось бы поскорее узнать, а то с этими твоими свиданиями мне не помешала бы лишняя комната Да тут вообще все изменится, когда с батарей исчезнут колготки, а из ванной – выставка шампуней.

– Да, но и платить за квартиру ты будешь один,– сказала я, тоже силясь говорить шутливым тоном. – Значит, придется отказаться от привычки баловать себя сплошь натуральными продуктами.

Нельсон скривил гримасу.

– А вдруг моя подруга будет не из любительниц полакомиться вкусненьким?

Я представила, что Нельсону придется мириться с кухонными привычками какой-нибудь девицы и терпеть в доме дружков-яппи, помешанных на археологических передачах, которые он обожал смотреть по телевизору, и мою грудь сдавила тоска. Мы с ним давно научились понимать друг друга без лишних слов.

– Я буду скучать по тебе, ворчун несчастный,– выпалила я, хватая его руку.

– И я по тебе, безмозглая девчонка,– ответил он, сжимая мои пальцы.

На стене, у которой я сидела, запиликал телефон. Половина шестого. В это время Джонатан каждый день звонил мне из офиса. Он был невообразимо пунктуален и во всем остальном.

Я в знак извинения легонько сжала руку Нельсона.

– Наверное, Джонатан. Поболтаем потом, хорошо?

Он как будто собрался что-то сказать, но передумал и отодвинулся на стуле.

– Хорошо. Мне пора.

– Кстати, ты потрясающе выглядишь,– добавила я, протягивая руку к трубке. – Надеюсь, Джосси тоже как следует подготовилась к встрече!

Нельсон пробормотал что-то неразборчивое. Впрочем, я и не прислушивалась. Моя кожа покрылась мурашками, когда я сняла трубку и произнесла наш номер.

– Могу я побеседовать с миссис Мелиссой Ромни-Райли-Джоунс? – спросил певучий голос с американским акцентом.

Я довольно вздохнула и прислонилась к кухонной стене.

– Пока не можете. А вот через месяц-другой.

– Не уверен, что мне хватит терпения, миссис Ромни-Райли-Джоунс,– сказал Джонатан.

Какая разница, в какой последовательности он расставлял слова в моей фамилии? Слышать их вместе дарило бесконечную радость, а остальное не имело значения.

Из всех парней, с которыми я когда-либо встречалась, только Джонатан Райли совершенно не нуждался в коррективах.

Не только потому, что у него была прекрасная работа, его медно-рыжие волосы всегда идеально лежали, а костюмы ему шили вручную на заказ. И не только потому, что от его безупречного, на мой взгляд, овала лица и улыбки, придававшей блеск серым глазам, женщины падали и укладывались штабелями. В Джонатане все было будто с иголочки, как в голливудских киноактерах золотой эры, загадочно смотревших со студийных портретов. Нельсон мог сколько угодно высмеивать Джонатанову амбициозность, зато Джонатан никогда не выходил из себя, не грубил и был до головокружения галантен на званых вечерах с танцами и во время прогулок по Лондону. Мне казалось, подобная романтика – из области фантастики.

В парижских кафе мне не составляло труда воплощать изящество и уверенность – ведь рядом с Джонатаном я чувствовала себя самой Грейс Келли. Однако вид кованых железных ворот перед домом Ромни, несмотря на то, что со мной был Джонатан, как всегда, вызвал во мне юношеский страх.

Мы направлялись к моим родителям. Счастливые часы со встречи на вокзале промелькнули незаметно, и вот настала пора ступить на порог драконьего логова.

– Запомни, дорогой,– сказала я, сжимая руку Джонатана, чтобы не обнаружить своего жуткого волнения. – Если тебе станет совсем невмоготу, подмигни мне. Я прикинусь, будто меня тошнит, и мы тут же уйдем. Я уже не раз прибегала к этой хитрости. На вечеринках у моих родителей люди по той или иной причине, бывает, даже лишаются чувств. Или убегают, задыхаясь от возмущения.

Джонатан приподнял бровь, говоря всем своим видом, что моя тревога его забавляет, и бабочки, кружившие у меня внутри в бешеном танце, вдруг успокоились. Душу наполнило совсем иное чувство.

– Потерпеть придется всего лишь сорок восемь часов,– сказал он, обнимая меня за талию, когда мы, хрустя гравием, приблизились к парадной. – И потом, я уже общался с твоим семейством, разве ты забыла? Что бы твои родственники ни выкинули, меня этим, поверь, не шокируешь.

– Они не перестают шокировать меня, а я их знаю двадцать девять лет,– мрачно ответила я.

Фундамент, на котором держится моя семья,– непрерывные споры и вспышки гнева. Джонатан, несмотря на то, что его потчевали бесстыдным подхалимажем и явным очковтирательством, удивительным образом ухитрялся сохранять спокойствие. Мой отец – член парламента, а все остальные ему под стать.

– Если на этих выходных меня как-нибудь обидят, будем считать, что я здесь уже свой,– сказал Джонатан. – Приму это за комплимент!

– Хмм,– промычала в ответ я, по привычке глядя на машины во дворе.

Их тут был полный набор. Папин «ягуар», мамин видавший виды «мерседес»-универсал, бабушкин небольшой красный спортивный автомобиль, огромный американский внедорожник – на нем определенно приехали Эмери и ее муж Уильям – и черный «БМВ» с затемненными окнами и шведскими номерами, явно принадлежавший моей второй сестре, Аллегре, если, конечно, мама не поручила устроить сегодняшний вечер организаторам-готам.

Аллегра вышла замуж за шведа по имени Ларс, торговца произведениями искусства, и должна была жить в Стокгольме, однако, к нашему несчастью, слишком часто появлялась в Лондоне.

У дубовой двери я замедлила шаг, схватила руками в перчатках руки Джонатана и взмолилась: – Только бы они вели себя как нормальные люди! И только бы… Пожалуйста, что бы ни произошло, не раздумай жениться на мне!

– Милая! Ради бога, не глупи! Я не раздумаю жениться на тебе ни за что на свете,– сказал Джонатан. – Мы собрались, чтобы вместе порадоваться. Неужели твои родные настолько злобные и вздорные, что захотят разлучить нас?

– Понимаешь…

Я хотела было привести ряд примеров, когда Джонатан обнял меня и горячо поцеловал. Едва я оправилась от потрясения – миловаться перед парадной родительского дома мне не доводилось никогда в жизни – и едва начала смаковать головокружительное чувство, оттого что руки Джонатана скользнули под мой новый пиджак, дверь внезапно раскрылась, и мы в испуге отпрянули.