Эйвери в страхе уронила скребницу и круто повернулась.

– Тейт! – Она приложила руку к бешено колотящемуся сердцу. – Я не слыхала, как ты подошел. Ты меня напугал.

Он стоял у входа в конюшню. Около его ног, вывалив язык, послушно сидел Шеп.

– Мэнди требует на завтрак твои французские тосты. Я сказал ей, что пойду тебя поищу.

– Я ездила кататься, – сказала она, хотя это и так было ясно.

– А куда же подевались те затейливые брючки?

– Что-что?

– Ну те… – Он похлопал себя по бедру.

– Галифе? – Ее джинсы и ботинки и впрямь нельзя было назвать затейливыми, а простую хлопчатобумажную рубашку она оставила незаправленной. – Я в них теперь чувствую себя как-то нелепо.

– А! – Он шагнул прочь.

– Тейт! – Он обернулся, и она нервно провела языком по губам. – Я знаю, что все просто в ярости из-за меня, но мне важно только твое отношение. Ты ненавидишь меня?

Шеп улегся на прохладный цементный пол конюшни, положил голову на передние лапы и возвел на нее скорбный взор.

– Я лучше вернусь к Мэнди, – проговорил Тейт. – Ты идешь?

– Да, сию минуту.

Но ни он, ни она не двигались с места, продолжая стоять и смотреть друг на друга. Тишина в конюшне время от времени нарушалась лишь стуком подкованного копыта или фырканьем лошади. В полосах солнечного света, падавшего из окон, плясали пылинки. Неподвижный воздух был напоен приятным запахом сена, лошадей и кожи. И пронизан вожделением.

Эйвери вдруг стало тесно в одежде. Волосы казались слишком тяжелыми, кожа будто стала мала для тела. Ее неудержимо потянуло подойти к Тейту, обнять его, прижаться щекой к его груди и ощутить биение его сердца, как тогда, когда он проникал в нее. Ей так хотелось, чтобы он вновь устремился к ней со всей жаждой страсти, пусть даже ему было от нее нужно только кратковременное наслаждение.

В ней кипели желание и отчаяние одновременно, это сочетание было поистине непереносимо. Она отвела глаза и небрежно потрепала бархатную морду мерина. Тот оторвался от своей порции овса и стал ласково тыкаться ей в плечо.

– Странно.

Она опять взглянула на Тейта:

– Что странно?

– Раньше, стоило тебе оказаться поблизости, у него искры сыпались из ноздрей. Ты хотела, чтобы его продали на бойню. А теперь вы с ним лижетесь. Что случилось?

Она посмотрела прямо в серые глаза Тейта и мягко произнесла:

– Он научился мне доверять.

Он понял, это было несомненно. Выдержав ее долгий взгляд, он слегка поддел собаку носком ботинка:

– Пошли, Шеп. – И уже на ходу бросил ей через плечо: – Мэнди ждет.

– Ну, будь папиной умницей. – Тейт опустился перед дочкой на колени и крепко ее обнял. – Ты и оглянуться не успеешь, как я приеду и привезу тебе подарок.

Обычно при виде широкой улыбки Мэнди Эйвери поневоле начинала посмеиваться сама, но этим утром, в день отъезда Тейта, ей было не до веселья. Он поднялся:

– Позвони мне, если у нее будут срывы.

– Обязательно.

– Или рецидивы.

– Да.

– Я всем дал знать, что если будут звонить по поводу Мэнди, меня следует при любых обстоятельствах тут же позвать к телефону.

– Если что-то случится, я тут же позвоню.

Нетерпеливо ожидавший за рулем Джек посигналил. Рядом с ним, разговаривая по недавно установленному сотовому телефону, сидел Эдди.

– Теперь о другом, – сказал Тейт тем же доверительным тоном. – По твоему совету Эдди потребовал у медсестры неопровержимых доказательств того, что ты делала аборт. И как следует припугнул, дав понять, с чем ей предстоит столкнуться, вздумай она сунуться со своей историей к людям Деккера или в газеты. Затем он навел кое-какие справки. Как ты и предположила, ее выгнали с работы, и ей не больше нашего улыбалось впутывать врача в это дело. Эдди этим тоже воспользовался, пригрозив судебным преследованием. На время ее удалось застращать.

– Ой, Тейт, я так рада. Было бы ужасно, если бы это омрачило твою кампанию.