которое по степени плотности превратилось в жесткий пудинг. Он отдирал куски кожи и плоти с края раны, глотал их целиком. По подбородку текла слюна, перемешиваясь с остатками сока, сохранившегося в холодной ткани. Джей прошел ладонью по позвоночнику, меж ягодиц, скользнул пальцем в заднее отверстие, увидел его с другой стороны полости. В какой-то момент он кончил, и сперма стекала по бедрам почти незамеченной – маленькое жертвоприношение этой невероятной усыпальнице.

Несколько минут Джей стоял на коленях на твердой поверхности, восстанавливая дыхание; щека прижалась к левой грудной мышце трупа, рука обхватила плавный изгиб его плеча. Из холодильника исходил сладостно-холодный воздух, затягивая его в мечту смерти. Когда Джей наконец смог подняться, он чувствовал себя рожденным заново.

Он покинул рабский барак и вернулся в дом помыться и одеться. Намыливаясь, Джей ощущал, как исчезают разные вещества: следы бурной ночи с Тра-ном, сукровица трупа, собственный высохший пот с привкусом наркотиков. Выйдя из-под душа, Джей оказался одновременно спокойным и ужасно возбужденным. Оба состояния были покрыты налетом страха, который всегда шел с ними рука об руку, как кислотному путешествию сопутствует стрихниновый конец. Антракт в сарае снял напряжение, вернул шаткое равновесие.

Однако он не мог отказаться от ночной вылазки.

ЕСЛИ БЫ ТЫ ЖИЛ ЗДЕСЬ, ТО БЫЛ БЫ МЕРТВ.

Я увидел эту фразу, аккуратно выведенную черным маркером, на светло-розовой стене. Я не мог понять, что она могла бы значить, но принял ее за дурной знак. Меня еще не качало от выпитого, но все к тому шло. Французский квартал оказался не таким грешным местом, как я ожидал. Я представлял серые закоулки Сохо, скрытые секс-шопы и пип-шоу через глазок в стене, изворотливых клиентов, снующих в темные двери. Однако секс во Французском квартале был выставлен напоказ, чтобы приносить радость и прибыль. На витринах Бурбон-стрит лежали цветные пластиковые пенисы и ароматизированные смазки, резиновые любовники и кожаные ремни. Стрип-бары выставляли на улицу зазывал, чтобы расхваливать мерзкий набор пороков. Секс – или по крайней мере оказание суррогатных услуг – казался основой туристической достопримечательностью.

Дальше по Бурбон-стрит огни становились тусклей, музыка громче и искусственней, людей меньше и преимущественно мужского пола. Напитки в барах стоили дороже, чем в заведениях для туристов, но я уже приближался к высшей степени опьянения, которую мог себе позволить. Следующие несколько часов я буду выветривать из себя алкоголь, кружась в потоке хмеля, но не давая унести себя течению. Одурманенность разума – не единственное наслаждение, которое я искал в тот вечер.

Я перемещался из одного бара в другой, втягивая пиво и атмосферу, замеряя душевный настрой разных сборищ. В некоторых местах народ был молодым, шумным и задорным. В иных преобладали пожилые мужчины, с жадностью высматривающие людей до тридцати пяти. Кое-где хватало и того, и другого люда, и именно там я оставался дольше всего. Никто не смог бы счесть меня за странного типа, я вписывался туда словно завсегдатай. Никому не показалось бы, что я слишком молод или слишком стар, чересчур модный или чересчур праведный. Никто не поставил бы Барбару Стрейзанд в проигрывателе-автомате.

Со мной заговорили несколько мужчин. Я болтал, позволял угощать себя напитками, в конце концов прощался с ними, живыми и нетронутыми. Некоторые не нравились мне физически, а притягательность плоти – основной момент. Другие казались чрезмерно умными, трезвыми, слишком хорошо владели собой.

Я всегда искал в знакомых долю неуверенности, не то чтобы очевидную жажду смерти, но нечто вроде апатии к жизни. Последние годы создано много описаний стереотипа убийцы, ряд списков и схем, призванных воссоздать характер закоренелого душегуба. А как насчет типажа идеальной жертвы? Они ведь существуют так же, как и мы, и неумолимо движутся к своей гибели.

Да, конечно, бывают жертвы, которые просто оказались в неподходящем месте в неподходящее время. Но есть и беспризорники, которые бесхитростно бродят по миру, предлагая себя любому.

Я хочу сказать, что идеальные жертвы больше похожи друг на друга, чем те, кто забирает у них жизнь. Опытному убийце необходимо быть яркой личностью, даже если под вспышкой и блеском скрыт лишь непроходимый вакуум. Но даже на пороге смерти жертва более бестелесна, чем субстанция.

Не обращая внимания, по каким улицам блуждал, я оказался в месте под названием «Рука славы». Я где-то читал, что рука славы – магический талисман, сделанный из мумифицированной руки убийцы. В том опьяненном состоянии это показалось мне хорошим знаком.

Я заказал себе выпивку, чтобы не терять обороты, водку с тоником, которую можно потягивать медленнее, чем пиво. Нашелся столик с хорошим видом на весь бар. Заведение было оживленным, но не набитым до отказа. Я избегал больших сборищ, потому что там всегда кто-нибудь окажется рядом, когда хочешь уйти незамеченным.

Бар напоминал грот – уютный и мистический. Потолок украшала решетка, с которой свисали пластмассовые гроздья мелкого винограда. Главное освещение шло от желто-зеленой рекламной таблички какого-то пойла. Из проигрывателя-автомата звучали эстрадные исполнители, отсутствовал ненавистный телевизор, который светится и мигает в большинстве американских забегаловок. В углу стояла белая мраморная статуя, словно часовой, с пустыми глазами, как призрак.

Я окинул взглядом народ. Юные панки, ребята в коже и цепях, парочки элегантных мужчин и одиночки в поиске партнера. Интересно, похож ли я на последних, хотя вряд ли. Я слишком спокоен, слишком замкнут. Ни к кому не подсаживаюсь. У меня так всегда. Мои собеседники сами подходят, усмотрев во мне то, что им нужно.

Я чувствовал себя глупо в джемпере и громоздких штанах, а добротное английское пальто снял. В воздухе веяло холодом, точнее, влажными испарениями, которые окутывали углы и поднимались из стоков. Но я только что приехал из Лондона, где ноябрьская влага словно злобными руками скользит за жесткий ворот, берет за глотку, покрытую мурашками. Там ноябрьские ветра пронзают глубже, чем скальпель, который я украл.

Впервые после того как я до смерти убаюкал себя в Пейнсвике, мне было уютно, я был практически доволен. Ко мне в любой момент мог подойти милый парнишка, созревший для расставания с жизнью. Я нашел бы местечко, чтобы заняться с ним сексом снова и снова. Мне так этого хотелось, что было все равно, что случится дальше. Если меня поймают, я попрошу убить меня, я ни за что не вернусь в тюрьму. Если бы меня отказались умертвить, я бы силой воли ушел в другой мир и на этот раз остался бы там.

Я закрыл глаза и почувствовал приятное головокружение. Когда я открыл их вновь, то увидел его. – Простите за беспокойство. Голос был мягкий, но звучал отрывисто. Я пробился сквозь туман нахлынувших грез, как зубчатый нож через марлю. Справившись с ослепительным блеском бара и искажением чужих очков, я узрел любовь всей моей жизни.

Конечно, тогда я этого еще не знал. Передо мной просто стоял высокий, довольно стройный блондин в дорогой черной одежде. В каждой руке по бутылке охлажденного пива. «Дикси» – сорт, который я как Раз пил.

– Я увидел, что вы сидите один. Вы, кажется, никого здесь не знаете. Вот и подумал предложить вам выпить холодненького.

Не просто выпить, а выпить холодненького. Этот человек знал толк. Сколько времени я провел в камере, не в силах утолить жажды из крана с прохладной водой, мечтая об истинно холодной!

– С удовольствием, – сказал я. – Спасибо большое. Присаживайтесь.

Он улыбнулся, скользнув на стул напротив, и я заметил две особенности его лица. Во-первых, оно было красивым: длинный тонкий нос заканчивался изящным кончиком, гладко выбритый подбородок, чувственные губы с изгибом, который мог становиться сардоническим или жестоким. Во-вторых, его глаза были холодней горной воды: холод исходил из самой глубины, таинственно светился мятно-зеленым цветом, как кристально-прозрачный лед. Улыбка ничуть их не меняла.

Если б я не был так пьян, то сразу бы понял, кто он. Но тогда я лишь улыбнулся в ответ, сожалея, что рано или поздно придется расстаться с этой ледяной красотой, потому что он, очевидно, не соответствовал образу идеальной жертвы.

– Мне нравится ваш акцент. Откуда вы?

– Из Лондона, – ответил я.

Самый безопасный вариант – англичанин из Лондона представляет для американца наименьший