протяжно взревел на оранджбергском переезде, наступила тишина.
Она сидела не шевелясь, глаза ее привыкли к темноте, и тут она увидела под деревьями движение какой-то смутной тени. Элен встала, тень снова дернулась. Элен скатилась по ступенькам, пересекла дворик и выбежала через деревянную калитку.
– Билли?
Он стоял под деревьями, в лунном свете его лицо выглядело белым как мел. Даже на расстоянии она заметила, что он побывал в переделке: пятна крови спереди на рубашке, длинный извилистый кровавый порез на щеке.
– Билли! Тебя ранили. Тебе плохо? Что они с тобой сделали? Что случилось?
Она протянула к нему руки, он взял ее ладони в свои и слабо пожал.
– Лерой умер. У него на той неделе должна была быть свадьба. Я ходил в больницу. Я знал, что он умер, но все-таки надеялся. Мало ли что. Фараонов там было тьма-тьмушая, и в вестибюле, и в коридоре. Меня не пустили. Даже не сказали, жив он или нет. В конце концов я выяснил от сестры. Тем временем прибежала его невеста, узнала и начала голосить. – Он прижал ладони к ушам. – До сих пор ее слышу. Она не верила – все случилось так быстро. Я был с ними и все видел. Все-все. Лерой ничего не сделал –
У Билли вдруг подломились ноги, он весь сжался и опустился на землю, обхватив себя руками, уронив голову. Элен на мгновение застыла, не сводя с него глаз, потом опустилась рядом и обняла его. Ее пробрал ледяной холод, внезапный страх.
– Билли… – Губы сделались такие сухие, что она с трудом выговаривала слова. – Билли. Ты видел? Видел, кто это сделал? Ты их узнал?
– Да, – ответил он, потупившись.
– Билли. Билли. Посмотри мне в глаза. Ты рассказал полиции?
Он медленно поднял голову.
– Еще нет. – У него скривилось лицо. – Я пытался, но они вдруг все как оглохли.
– Но ты им скажешь? Сделаешь заявление?
– К утру в участке немного уляжется. – Он пожал плечами. – Тогда, думаю, схожу.
Он посмотрел на нее, дотронулся до ее щеки.
– Ты плачешь? – удивился он. – Элен, почему ты плачешь?
– Сам знаешь почему. Ох, Билли, сам знаешь.
Он поглядел на нее в упор. Потом осторожно и ласково вытер слезы. У него стало другое лицо – черты разом затвердели, и Элен подумала, что никогда еще он не казался ей таким взрослым. Вид у него был усталый, а взгляд, хотя он смотрел ей в лицо, – совсем отрешенный.
– Билли, я не хочу, чтобы с тобой приключилась беда.
– Да какая это беда. – Он выдавил улыбку, и она поняла, что он нарочно ее не понял. – Посмотри – обычная царапина…
– Билли…
– Все очень просто. Мне не приходится выбирать. Я хочу жить в мире с самим собой. Вот и все. – Он встал и помог подняться Элен. – Когда-нибудь… – Он замолчал, ласково обнял ее и снова заговорил: – Когда-нибудь ты уедешь отсюда. Как бы мне хотелось уехать вместе с тобой, вот и все…
– И уедем! – Элен порывисто потянулась к нему. – Уедем, Билли! Уедем вместе. Нас тут ничто не держит. Собрали бы вещи и уехали, нашли бы себе работу. В другом месте. Не похожем на это. Что нам мешает, Билли, что?!
– И мне бы хотелось так думать. Хотелось бы верить.
– Но ты не веришь?
– Нет, – мягко ответил он. – Не верю. Но ты уедешь, я в этом не сомневаюсь и этому радуюсь. Куда бы ты ни уехала, что б ни случилось, душой я буду с тобой. Этим я буду счастлив. И горд.
Элен внимательно на него посмотрела и отвернулась.
– Билли, ты не знаешь меня, – произнесла она. – Не знаешь. Если б знал, по-настоящему знал, то не сказал бы такого.
Он нежно тронул ее лицо, повернул так, чтобы поглядеть ей в глаза, но Элен показалось, что он смотрит ей в душу.
– А теперь иди-ка ты спать. – Он ласково ее оттолкнул. – Уже поздно.
– Не хочу идти спать. Хочу остаться с тобой, Билли.
– Не сейчас. Мне нужно побыть одному. Требуется подумать.
Элен встала в шесть утра. Солнце еще не успело высоко подняться, но жара уже навалилась – тяжелая, влажная, удушливая жара, какую способна развеять одна только буря. На маленьком желтом комоде у постели матери аккуратной стопкой лежали зеленые купюры – накануне она вручила их матери. Та проснется и первым делом опять их увидит.
Элен убралась в крохотной кухоньке. Ни одной грязной тарелки: значит, мать снова ничего не поела. Она разгладила сильно потертую пеструю шаль, повесила ее на спинку стула, подмела, помыла клеенку, тщательно накрыла к завтраку, выставив на стол два прибора. Сходила к колонке набрать воды, подогрела и, услышав, как мать завозилась, понесла ей, чтобы та смогла вымыться.
– Чистое белье, – сказала мать, садясь в постели. – Элен, мне нужно чистое белье.
Мать долго собиралась, и, когда наконец вышла на кухню, Элен увидела результаты ее стараний: волосы тщательно уложены, лицо подкрашено, так что по контрасту с бледной кожей рот казался поразительно красным. Брови и ресницы мать тронула тушью, которая чуть размазалась. На матери были ее лучшее платье и лучшие туфли на тонком высоком каблуке. Туфли нуждались в починке. Усаживаясь за стол, мать грустно на них посмотрела и поправила швы у чулок.
– Последняя новая пара. – Она рассеянно улыбнулась Элен. – Я их берегла.
Элен молча налила матери чай, но мать не стала разводить его молоком и сделала всего несколько глотков. От еды она отказалась. Элен села и наклонилась к матери через стол.
– Мама. Мама, послушай, что я тебе скажу.
Мать подняла голову. Фиалковые глаза встретились с голубыми и скользнули куда-то в сторону.
– Ну пожалуйста, мама. Это очень важно. Я много над этим думала. Мама, нам необходимо уехать отсюда.
Необходимо.
– Разумеется, милая. Я знаю. – И вновь фиалковые глаза посмотрели ей в лицо, и вновь Элен поняла, что мать ее не видит, уж тем более не слышит. Элен беспомощно потянулась к матери и взяла ее за руку.
– Послушай, мама, ну пожалуйста. Я помню, когда была маленькая, мы часто говорили об этом, строили планы, пробовали откладывать деньги, потом на какое-то время забывали, а затем опять возвращались к нашим разговорам. Но я не хочу так, мама. Теперь нет. Я говорю серьезно. Нам необходимо уехать отсюда, и уехать немедленно. Здесь… здесь плохо. Чудовищно. Здешняя отрава проникает до мозга костей. Она… высасывает все твои силы, лишает воли. – Элен замолкла: мать ее не слушала.
– Мама, – произнесла она, сжав зубы. – Я напишу Элизабет. Твоей сестре Элизабет. Напишу сегодня же.
Это заставило мать очнуться. Элен увидела, что в ее глазах забрезжило понимание, и сильней сжала ей руку.
– Я напишу ей, мама, и все объясню. Расскажу, какая ты больная и как нам нужна помощь. – Она глубоко вздохнула. – Попрошу ее выслать нам денег на дорогу до Англии. Мама, я уверена – она нам поможет. Она же твоя сестра. Ты в жизни ее ни о чем не просила. А если она не поможет… что ж, брошу школу. Не через два года. Прямо сейчас. Я хочу бросить школу, найти работу и заработать деньги. Может, это займет больше времени, но я справлюсь, мама, честное слово, справлюсь. Я могу устроиться сразу на двух местах, как в свое время Билли Тэннер. Буду работать и днем, и по вечерам. Я молодая, мама! Мне это нетрудно. Через год накопим достаточно денег. Ты только подумай, мама. Всего один год – и все! А может, и меньше. Если поможет Элизабет, то всего два-три месяца, несколько недель…
