от радости закружилась по комнате. Таких красивых платьев она еще никогда не носила.

– Мне нравится твое платье.

– Мама сама его сшила. На мой день рождения. Она сказала, что купила материал по дешевке, и…

– Она знает? Знает, где ты сегодня? – На лицо Билли набежало легкое облачко. – То есть ты ей сказала, что я тебя пригласил?

– Нет, Билли, – ответила Элен и умоляюще на него посмотрела.

– Она считает, что не мне, такому, тебя приглашать?

– Что ты, Билли, конечно, нет. Не в этом дело. Просто она не любит, когда я встречаюсь с ребятами. С любыми. Говорит, мне еще рано, поэтому я сказала, что иду к Присцилле-Энн…

– Еще рано? – нахмурился Билли. – Но ты почти женщина. – Он помолчал и добавил: – Мне так кажется.

Они помолчали; она увидела, что он что-то заметил. В другом конце зала появились Дейл и Присцилла- Энн.

– Отец у меня женился в восемнадцать лет, – сказал Билли, теребя нож. – Маме тогда было не больше шестнадцати; семнадцать, когда я родился. Однако… – он вздохнул, – может, твоя по-другому на это смотрит, как-никак англичанка, и вообще… Хочешь взглянуть на меню?

Элен взяла меню и начала читать. Цены плясали у нее перед глазами, ей стало немного дурно. Все казалось чудовищно дорогим, и, что бы ни говорил там Билли, она-то знала, что столько он не зарабатывает. Половину денег, если не больше, он отдавал матери. Может, сказать, что ей не очень хочется есть, и взять один салат? Но она знала, что огорчит этим Билли. Он готовился к этому дню много недель, а то и месяцев…

А мама – что бы сказала мама, если б знала, где сейчас ее дочь? Теперь Элен не могла предвидеть реакцию матери. Из осторожности она соврала – скажи она правду, мать, чего доброго, вышла бы из себя и никуда бы ее не пустила. Однако, с другой стороны, могла бы и согласиться без всяких возражений.

Последнее время Элен перестала понимать мать: та сделалась такой непредсказуемой, такой странной. Порой она бывала веселой, как жаворонок, преисполненной загадочного напряженного возбуждения – Элен научилась его распознавать и страшиться. Страшиться, потому что такое состояние быстро кончалось. Уже на другой день мать внезапно впадала в депрессию, бродила, волоча ноги, будто у нее еле хватает сил двигаться. Когда Элен с ней заговаривала, она слушала и кивала головой, но в ее больших фиалковых глазах появлялось отсутствующее выражение, словно она пребывает где-то за тридевять земель, в своем собственном мире, и не слышит ни слова из того, что ей говорят. Теперь она следила за собой куда меньше. Она страшно похудела, у нее, похоже, совсем пропал аппетит, в волосах появились седые пряди, и она уже не укладывала их с помощью шпилек, как делала раньше.

Порой Элен казалось, что мать пьет. Однажды она нашла в мусорном баке пустую бутылку из-под водки, завернутую в газету, и после этого внимательно следила за матерью, однако ни разу не видела, чтобы та выпивала, и больше не обнаружила ни одной бутылки. Мать много спала, особенно в последние недели. Случалось, она приходила из школы и заставала маму в постели. Просто решила не вставать, объясняла та: меньше хлопот, а у нее голова раскалывается. Да это и неважно. У Касси Уайет теперь две новых помощницы, так что может сама управиться. Пусть постарается.

И еще деньги. Цены на обеденной карточке расплывались у нее в глазах. Ей не хотелось думать о деньгах или о старой жестянке. Когда она заглядывала в нее последний раз, там оставалось всего сорок три доллара…

Ее тянуло рассказать хоть кому-нибудь, хоть с кем-нибудь поделиться, но она не могла предать маму. Только раз, один-единственный раз попробовала она поговорить с Присциллой-Энн, да и то не напрямую. «Мне иногда кажется, что я так и не поеду в Англию», – сказала она. Присцилла-Энн в ответ рассмеялась.

– Милочка, неужели ты и вправду верила, что поедешь? Хватит себя обманывать. Оранджберг не так уж и плох… – Она скорчила рожу, показав рукой на Главную улицу. – Оставайся здесь! За Билли Тэннера ты сможешь выйти хоть завтра…

Элен закрыла глаза. Не станет она об этом думать, не станет. Это ее день рождения! Она обязана радоваться. Если она начнет слишком много думать, клетка захлопнется и ей станет тошно, гнусно и страшно, как угодившему в ловушку зверьку.

Билли изучал меню, водя пальцем по строчкам сверху вниз и шевеля губами. Присцилла-Энн толкнула Дейла локтем в бок. Элен огромным усилием воли подавила желание перегнуться через стол и вырвать у Билли меню. Ей хотелось крикнуть: «Не нужно, Билли. Я знаю, ты стоишь сотни таких, как они, но разве ты не видишь, что они над тобой смеются?» Потом подошел официант, Билли попытался продиктовать заказ, вконец запутался и стал совсем пунцовым.

– А мне бифштекс. С картошкой. Официант ухмыльнулся.

– Как прикажете приготовить, сэр? Билли растерянно на него уставился.

– Ну, вроде как вы их обычно готовите, – выдавил он наконец.

– Он спрашивает, как тебе больше нравится, – сжалилась над ним Присцилла-Энн. – С кровью, средней прожаренности или хорошо прожаренный, понимаешь?

– А… Хорошо прожаренный…

– Мне то же, – быстро сказала Элен. Присцилла-Энн продиктовала свой заказ. Официант обратился к Дейлу. Ухмылка исчезла. – Сэр?

– Ну что ж…

Дейл откинулся на спинку диванчика. Он уселся рядом с Элен; теперь он вытянул руку вдоль спинки прямо над ней.

– Мне принесите филе. С кровью. На гарнир жареный картофель. Лук. Большую порцию салата. Посыпьте тертым рокфором. Вероятно, винного погреба у вас нет?

– Нет, сэр.

– В таком случае бурбон[46] со льдом. И пиво. Что будешь пить, Тэннер?

– Ничего.

– В таком случае все, – улыбнулся Дейл. – Наши милые дамы еще несовершеннолетние…

Официант принес бурбон. Дейл поднял стакан, в котором звякнули льдинки:

– За Элен.

Он повернулся к ней. Глаза у него блестели, губы увлажнились.

– Знаешь, я не могу поверить, что тебе всего пятнадцать. Ты выглядишь совсем взрослой… – Он посмотрел на ее грудь, потом снова поднял взгляд. – Присцилла-Энн, лапушка, – промурлыкал он, растягивая слова, – почему ты держала от меня в секрете, что у тебя такая хорошенькая подружка?

Дейл продолжал, как и начал, – не упускал случая срезать Билли и при каждой возможности заигрывал с Элен. Билли в основном отмалчивался, а Присцилла-Энн, как только до нее дошло, куда ветер дует, сердито насупилась. Элен пыталась перехватить ее взгляд, но та всякий раз отводила глаза. Дейл планомерно губил праздник Элен, но она не могла этому помешать. Он же, единственный в их компании, казалось, всем наслаждался – ел с удовольствием, осушил несколько стаканов пива и чем больше пил, тем становился оживленнее и наглее.

Когда Элен отодвинула тарелку, не доев половину бифштекса и почти не притронувшись к картофелю, Дейл рассмеялся. Он обнял ее за плечи, скользнув пальцами по голой руке.

– Вот как, значит, ты сохраняешь фигуру, Элен? Какая же она у нее тоненькая! Ей-богу, спорим, я пальцами обхвачу ее талию. А ты как считаешь, Присцилла-Энн?

Присцилла-Энн одним глотком осушила стакан воды со льдом. На ней была розовая трикотажная кофточка в обтяжку; лицо у нее тоже порозовело, а глаза округлились от возмущения.

– На моей талии, значит, пальцы у тебя не сойдутся? Ты это хотел сказать, Дейл? – спросила она, обведя сидящих злым взглядом.

Дейл рассмеялся.

– Конечно, нет, лапушка. Когда мы вдвоем, я нахожу им лучшее применение, сама знаешь…

Лицо у Присциллы-Энн разгладилось, она нервно хихикнула. Элен быстренько отодвинулась от Дейла. Билли – он перестал было есть – снова взялся за вилку и нож и принялся терпеливо резать бифштекс.