Она поднялась, чтобы собрать посуду, хотя вазочки и бокал были по-прежнему полны.

Серж слегка подался вперед своей громадной тушей и, сунув руку в карман джинсов, с усилием достал оттуда какой-то небольшой предмет. Это оказался смятый клочок бумаги, который Серж с торжествующим видом сунул прямо ей под нос.

Шарли почувствовала, что сейчас потеряет сознание.

— Узнаешь? Я нашел это у тебя в сумочке сегодня утром. Не знаю, куда ты дела билет, но вот это… здесь ведь почерк твоего сопляка, так? — это было в боковом кармашке твоей сумочки.

Молчание.

— Ты ничего больше не скажешь?

Вазочки на подносе зазвенели друг о друга.

— С каких это пор ты роешься в моей сумочке? — едва слышно выдохнула Шарли, как будто, обвиняя его, могла спасти ситуацию… да что там ситуацию!.. свою свободу и свою жизнь.

Серж хмыкнул:

— Сколько раз ты принимала меня за идиота, Шарли? Сколько раз ты думала, что я не замечаю, как ты и твой щенок не осмеливаетесь поднять на меня глаза? Думаешь, полицейский, который допрашивал хоть одного виновного, не сумеет распознать других? Я уже давно за тобой слежу. Я всегда знал, что пригрел на груди змею, и вот сегодня утром… бинго! нашел этот клочок бумаги…

Серж помахал им, словно дразня собаку конфетой.

— К сожалению, я не сразу понял, что это такое. Номер телефона где-нибудь на краю света? Номер банковского счета? Пришлось поломать голову. Кто б мог подумать, что в таком тихом омуте и впрямь черти?.. Но я знал, что твой пацаненок способен на разные трюки… о да, мне доводилось замечать за ним очень странные вещи… так что я решил малость подождать. И кое-что проверить. И вот буквально только что меня осенило — когда пошла реклама «Звездной академии» и засюсюкала эта пигалица… Я понял, что мелкий засранец угадал правильные номера — уж не знаю каким образом, но точно угадал. К несчастью, мне уже поздно заполнять билет… но еще не поздно получить деньги, не так ли?

Звон стеклянных вазочек друг о друга стал, как показалось Шарли, оглушительно громким. Она застыла на месте, не в силах произнести ни слова. Мысли вихрем проносились в голове: он знает про Давида… Он знает, и теперь может потребовать, чтобы тот угадывал номера билетов каждую неделю… А если у него еще и будут деньги… он станет всесильным. Еще более могущественным, чем всегда. Неуязвимым.

«Если я отдам ему билет, мы с Давидом останемся в этом аду на всю жизнь».

Выиграть время. Только это и оставалось.

— Я не заполняла билет. Давид мне дал этот листок с цифрами, но я подумала, что это просто фантазия… Он никогда раньше ничего подобного не делал… Словом, я не стала покупать билет. Поэтому сейчас, когда я услышала, как объявляют номера… мне стало нехорошо. Я подумала, что, если ты узнаешь, что мы упустили такие деньги, ты рассердишься… но послушай, Давид сможет это повторить. Наверняка сможет! Мы попросим его об этом на следующей неделе, и…

— Шарли, Шарли… — вздохнул Серж с притворным сожалением. — Послушай, я знаю, что в последнее время у нас с тобой случались некоторые размолвки…

«Размолвки!» — мысленно воскликнула Шарли, не зная, смеяться или плакать.

— …но это потому, что на меня слишком много всего свалилось за последние недели. Работа и еще всякое-разное… Но это все изменится, поверь мне, если у нас будут деньги. Мы уедем отсюда, купим красивый дом где-нибудь на берегу моря и будем жить припеваючи. Начнем все сначала. Ты согласна, детка?

Невероятно, но на краткий миг Шарли ощутила к нему почти нежность — и ужаснулась сама себе. Она ведь знала все его приемы: это показное смирение было одной из самых частых его уловок. Вначале она несколько раз на это попадалась — а ведь тогда было еще не поздно от него сбежать. Все эти покаяния, просьбы о прощении, букеты цветов… Но это всегда было после побоев и других унижений. Никогда не до того. Она постоянно ощущала себя заблудившейся в джунглях, где никогда не знаешь, с чем столкнешься в следующий миг.

Серж взглянул на свои наручные часы, и этот неожиданный жест вывел Шарли из оцепенения:

— У меня нет билета, Серж. Извини, но ты зря на это надеялся.

И вышла из гостиной с подносом в руках.

Она была уж на кухне, как вдруг ее голову резко запрокинули назад. Поднос выскользнул у нее из рук, и вазочки с оглушительным звоном разбились, усеяв пол осколками, оливками и чипсами.

— Отдай мне этот чертов билет, Шарли! Ты что, не понимаешь? Это вопрос жизни и смерти, слышишь, сука? Жизни и смерти! Я тебя прикончу, если понадобится, и клянусь тебе, что буду делать это долго… очень долго! Но рано или поздно ты мне его отдашь!

— У меня его нет! Нет! — закричала она.

Серж резко выпустил ее, и это вызвало новый шквал боли в затылке.

— Билет! Отдай мне этот гребаный билет!

— Я же тебе сказала: у меня нет никакого билета!

Несколько секунд они стояли лицом к лицу, не говоря ни слова. Шарли увидела, что маска спокойствия полностью исчезла с лица Сержа: зверь вырвался на свободу. В его глазах вспыхнул так хорошо знакомый ей жестокий блеск.

— Хочешь, чтобы я попросил… у Давида? — промурлыкал зверь, особым тоном произнеся это имя, которого прежде никогда не произносил. — Может быть, билет и впрямь у него? Может быть, он окажется не таким идиотом, как его шлюха-мамаша?

Молчание.

— Пожалуй, я сейчас поднимусь наверх и спрошу его, что он об этом думает. Да, теперь я почти уверен, что билет у него.

(ТОЛЬКО НЕ ЭТО!)

Зверь уже сделал несколько шагов к лестнице, ведущей на второй этаж, когда Шарли закричала:

— Нет!

Зверь остановился, потом повернул назад.

Шарли и зверь вновь стояли рядом, глаза в глаза. Шарли пыталась не отводить взгляда, чтобы прочитать по глазам зверя, что у него на душе; то, что она увидела, заставило ее оледенеть. Зверь не отказался от своих намерений. Если он переступит черту, если он тронет Давида — а ради тридцати четырех миллионов он это сделает, — рука у нее не дрогнет.

Выхода нет… нет… нет!..

Сердце бешено колотилось, тело было парализовано паникой. Перед глазами проносились беспорядочные образы прошлого, которые она едва могла разглядеть сквозь мельтешащие черные точки: надежда и обещания во взгляде зверя после их первой ночи; букет полевых цветов — пустяк, но это были первые цветы, подаренные ей за долгое время, — и фраза «Я тебя не оставлю»; первая пощечина — полгода спустя, когда зверь явился домой в пять утра, пьяный, проиграв все деньги в покер; секс, больше похожий на изнасилования; ее собственная тошнота, когда он кончал ей на лицо, потому что зверь не видел разницы между женщиной и самкой, между женой и шлюхой…

Потом картины замелькали с такой быстротой, что Шарли уже почти не могла их разглядеть. Она почувствовала, что углубляется в какой-то бесконечный коридор, во временной провал, где сначала оказалась в объятиях отца Давида, потом — в тесной комнатке, куда ее заперла мать… «Ты должна пройти курс лечения до конца, Анн Шарль, потому что ты токсикоманка, и это единственный способ избавиться от зависимости, ты понимаешь? Я знаю, что это очень тяжело, но… врачи знают, что делают, это лучшие специалисты…» — за этим последовало безумное бегство вместе с отцом ребенка, которого она уже тогда носила… и другая комната с белыми стенами, где она впервые взяла на руки своего сына — крошечное розовое создание с огромными глазами, словно вбирающими в себя все вокруг… Затем все окончательно смешалось (…отдай мне билет!.. в аду на всю жизнь… он доберется до Давида…), и в глазах у Шарли потемнело. Точнее, покраснело — на мгновение все заволоклось