– Верка вернулась!..»
Произошло все почти так. Прибежала Ксения Кондрашева и сказала, что объявилась Вера, уже все в Долгопрудном говорят об этом, толком, правда, никто не знает, откуда сведения.
Выяснилось: не было еще Веры, но были письма к ее сестрам Любе и Зине от Вериных друзей, тех, кто был с нею рядом за колючей проволокой. Они видели ее в мае, после того как их освободили войска союзников. С группой военнопленных она пошла к Гамбургу, чтобы оттуда морем скорее попасть домой. Удалось ли ей это, они не знали, но были уверены, что она жива и, может быть, уже дома. Просили сообщить им об этом. «Верина судьба нас всех очень волнует, – писала Галина Ивановна Березкина, – потому что после пережитой вместе фашистской каторги она всем нам дорога и близка, много участия и поддержки исходило от нее».
XVIII
Сейчас трудно установить, кто первым в штабе Флота предложил использовать дирижабль для отыскания в море оставшихся после войны мин. Возможно, сам командующий Черноморским флотом адмирал Октябрьский вспомнил, как еще в тридцатых годах над Севастополем парил дирижабль В-1. С медленно летящего воздушного корабля просматривалась глубина моря.
Построенный в военном 1944 году дирижабль «Победа» был направлен в распоряжение командующего Черноморским флотом для выполнения специального задания. Ответственным по руководству летным отрядом был назначен заместитель командира воздухоплавательного дивизиона инженер-майор В. А. Устинович.
В тот же день он, капитан Гурджиян и старший лейтенант Белкин выехали в Севастополь подыскать удобную стоянку для их корабля и подготовить швартовую команду. А через три дня с летного поля Долгопрудного дирижабль поднялся в воздух и взял курс на юг. Командиром корабля летел капитан Рощин, пилотом старший лейтенант Мутовкин, старшим бортмехаником – капитан Горячев, бортрадистом – старший лейтенант Салабай.
Очень жалели москвичи, что не застали в Севастополе друга, Володю Шевченко. Когда началась война с Японией, его дивизион аэростатов заграждения был переброшен на Тихий океан.
Местом для открытой стоянки «Победы» выбрали овраг Килен-балки. Швартовая команда была для экипажа дирижабля непривычной – матросы. Едва сбросили пеньковый гайдроп, они разом схватились за него, подтянули корабль к земле и накрепко пришвартовали. Конец сентября – начало штормов на Черном море, а дирижабль – вон какой парус! Эта предусмотрительность позже оправдала себя.
От штаба Флота прибыли офицеры, с которыми воздухоплавателям предстояло вместе работать. Энергичные, выдержавшие жестокие испытания, они знали толк в работе и не растеряли при этом живой моряцкий огонек и всегда сопутствовавшее им чувство юмора. У воздухоплавателей с ними сразу наладился полный контакт и взаимопонимание.
Задача, поставленная моряками перед воздухоплавателями, была ясна. Просмотреть прибрежные воды Крыма, отыскать в них затонувшие суда и оставшиеся после немцев мины, которые все еще не дают безопасно ходить судам и которые не смогли обнаружить тральщики – электромагнитные мины подчас не поддаются тралению. Заодно по заданию НИИ рыбной промышленности города Керчи провести работы по обнаружению рыбных косяков – путина уже началась.
26 сентября. 8 часов 50 минут тихого южного утра. Над морем никаких перепадов восходящих- нисходящих потоков, значит, нет болтанки. Они идут на высоте ста метров и видят дно, все в зарослях зеленых водорослей, неподвижных, будто заснувших – от них и море к берегу зеленое, у горизонта синее. И идут от него к дирижаблю отраженные свет и тепло. Моторы неторопливо гудят. Мимо проплывают террасами уходящие вверх крымские берега.
– Проходим Симеиз. Гора Кошка, – объявляет штурман. – Ливадия… Ялта…
Пусто у прежде шумного и толкотливого ялтинского мола. Притулилось к нему лишь несколько рыбачьих фелюг. Только чаек по-прежнему много, быстро проносятся они над фелюгами или светлыми поплавками качаются на воде.
Когда развернулись на обратный курс, у мыса Ай-Тодор, недалеко от знаменитого Ласточкина гнезда, стоявший у левого борта гондолы Устинович вдруг резко отдал команду:
– Малый ход!
И показал рядом стоявшему моряку на что-то темное, неясным очертанием видневшееся на дне.
– Судно, – определил тот, вглядываясь. В дни обороны их тут немало полегло – транспортных и военных, что пробивались к осажденному городу. – Товарищ командир, – обратился он к Рощину, – дайте лево руля.
«Победа» медленно пошла по кругу. Все напряженно всматривались в укрытые толщей воды следы произошедшей здесь трагедии. Штурман засек это место на карте. Моряк сделал несколько снимков.
Полет, продолжавшийся четыре часа двадцать минут, для экипажа и офицеров флота был обнадеживающим. Все, что лежит на дне моря, на глубине до ста метров, с дирижабля можно увидеть.
На завтра намечался следующий полет. Но утром служба погоды объявила: приближается шторм. Всем кораблям предлагалось укрыться в бухте. Дирижабль остался на стоянке.
При ярком солнце, в полном безветрии море вдруг зарябило, побежали волны. Налетел ветер, засвистел, поднимая с земли все, что плохо лежало. Срывая с деревьев листья, понес их в замутневшую даль. Дирижабль развернулся по ветру. Гремя цепями якорей, развернулись у своих бочек корабли. Море гудело. Волны с силой ударялись о прибрежные камни.
Ветер рвал дирижабль со швартовых. Воздухоплаватели и матросы крепили его по-штормовому дополнительными поясами. Тревожно посматривали: выдержит ли оболочка… Приехавший из Москвы конструктор «Победы» инженер-майор Гарф заверил: по всем расчетам корабль должен устоять. Только по напряженно сжатым губам можно было заметить, насколько сильно волнуется и он.
Трое суток свирепствовал шторм. А затих так же неожиданно, как и начался. Только море долго еще не успокаивалось, все катило крутые белопенные волны. Воздухоплаватели улыбались.
– Молодчинище, корабль, такую трепку выдержал!
Когда снова пошли в полет, море было таким смирным, ласковым и гладким, хоть смотрись в него, как в зеркало.
