Распоряжался всем высокий, сутуловатый человек с немного заостренными чертами смуглого лица. В ухе – серьга. Как атаман-разбойник, подумала Вера. Но светлые его глаза были самыми мирными. Фамилия у него была странная – Мейснер, а имя совсем обычное – Иван Иваныч.
Рядом с ним Сергей выглядел более крепким, широким в плечах. Мягкие черты лица, полные губы подчеркивали его добродушный характер (правда, Вере хорошо были известны и его упорство, когда чего-то добивался, и даже взрывчатость). Но сейчас сдвинутые напряженно брови все равно не придавали лицу строгости.
Мейснер первым влез в корзину. Еще раз осмотрел аэростат. Застегнул шлем, комбинезон и, когда в корзину влез Сергей, скомандовал:
– Валяйте, братцы!
Крепления отпустили, и аэростат рванулся вверх.
– Скажи маме, вернусь не скоро! – крикнул Сергей.
Вера ошеломленно смотрела, как удалялся аэростат. И тут же твердо решила, что будет летать.
Заметив, с какой заинтересованостью и даже завистью провожает она Сергея в полеты, Мейснер как-то сказал ей:
– На Большой Спасской, в церквушке, тут недалеко, на «букашке» доедешь, открывается Воздухоплавательная школа общества Осоавиахим.
– А девочек туда берут? – сразу навострилась Вера.
– Попробуй.
…Среди всех толпившихся в ожидании ответа у дверей комнаты, где заседала приемная комиссия, Веру особенно привлекла высокая худенькая девушка с серьезным взглядом карих глаз. В ее молчаливой сдержанности чувствовалось такое же, как у нее самой, неодолимое волнение, и в то же время было в ней какое-то дающее уверенность спокойствие, какого самой Вере, как ей казалось, не хватало.
Люде же как раз пришлись тогда по душе Верины свобода и легкость, с какими ориентировалась она во всем, ее решительность и открытость ко всем, кто рядом.
Домой после всех треволнений этого дня они пошли вместе.
– Тебя кто надоумил пойти в эту школу? – поинтересовалась Люда.
– Мейснер, – обрадованно откликнулась Вера. – Он летает на воздушном шаре. Он друг моего брата Сергея.
– И меня Мейснер, – страшно удивилась Люда. – Он муж моей старшей сестры Валентины.
Обе рассмеялись. Круг знакомых замкнулся. Они сразу подружились. Оказалось – навсегда.
Наконец-то они в деле. После всего, что довелось увидеть по дороге к фронту, хотелось воевать лучше, «не щадя живота», как говорили в старину.
Машина с лебедкой в глубоком овраге. Крутится барабан, то сдавая, то выбирая трос привязного аэростата. В корзине – там, в вышине, – двое: командир аэростата Вера Демина и капитан-артиллерист. По нескольку раз в день поднимаются они для наблюдения за противником и корректировки огня нашей артиллерии.
Раньше Вера не представляла себе, какая это акробатика – быть на привязи. Ей доводилось много летать на самых разных аэростатах, даже на «игрушечных» шарах-лилипутах, сидя на дощечке, как на качелях, ничем не огражденной – на ужас всем, кто смотрел с земли. Но это – в свободном полете. А здесь!..
Когда в первый раз поднялись на восемьсот метров, сразу попали в страшную трепку. Ветер рвал аэростат, гнал дальше, а трос не пускал. Ивовую корзину с ними вместе швыряло из стороны в сторону, кренило, вскидывало вверх и тут же бросало вниз, как в пропасть. Не заметила, как вцепилась в борт обеими руками. Глянула на капитана и вспыхнула от стыда. Она-то воздухоплаватель, а он впервые в воздухе. Побледнел до синевы, невмоготу ему, но ни за что не держится – нечем и некогда. Смотрит в бинокль, в другой руке прибор для корректировки, на коленях планшет с картой, а тут еще телефонная трубка. Чем помочь?..
– Держись за строп.
Сама схватила трубку.
– Говори координаты.
Как он нашел противника при неистовой пляске корзины?! Но нашел. Крикнул:
– Есть цель.
И стал называть координаты. А она передавать в трубку. Кричит и чувствует, как сжало голос, должно быть, от волнения. Снизу ей в ответ:
– Кто там пищит, у вас что, детский сад? – и дальше, не выбирая выражений.
Разозлившись, гаркнула как надо, почти по-мужски:
– Прицел сто сорок!
Поняли. Орудие ударило. Эх, недолет! Передала поправку. Перелет. На третий – в самый раз.
Капитан выхватил трубку.
– Цель накрыта! Беглый огонь из всех орудий!
У него даже краска к лицу прилила. Сунул Вере бинокль.
– Смотри, товарищ командир, такое надо видеть!
