Минута была тогда очень тревожной. Где горит? Что? Стоявшая у штурвала Люда не повела глазом – делала свое дело, вела корабль.
…В квартиру заходили новые люди – их друзья. Сережа Попов, Володя Шевченко. Вчера все так были огорчены, что не им довелось лететь. Володя находился в моторной гондоле, помогал запускать мотор. Вот уж кому не хотелось сходить с корабля! С досады даже шмякнул ушанку оземь. На корабле улетели лучшие друзья: Сергей Демин, Тарас Кулагин… Но сейчас ничего, все смирились. Нельзя же всем лететь на одном корабле.
Подсаживаясь, рассказывали разные истории. Как всегда, было шумно, говорливо и компанейски, быть может, даже слишком говорливо? Все же каждому чего-то не хватало.
– Эх, Сережки нет, – посетовал Володя Шевченко. – Без него что-то все не то…
Кутаясь в теплый платок, в дверях показалась Тоня Новикова.
– Ой, сколько вас тут, я и не думала…
– Заходи, заходи.
Вера вскочила наливать еще чаю.
За столом все потеснились. Тоня откинула на плечи платок.
Люда подошла к стене, осторожно сняла зазвеневшую в руках гитару.
– Тонь, спой, а?
– Аллочку разбужу, – колеблясь, посмотрела на детскую кроватку Тоня. – Ну ладно, я тихонько. Хотите, Костину любимую?
Знали: ее Костя ни петь, ни играть не мастак. Но вот слушать… Не даст Тоне пол вымыть, отберет тряпку – сам помою!
Тоня заберется на кушетку, возьмет гитару и поет ему. Он драит пол – старательно, размашисто, как всегда все делает. Остановится, поднимет голову, улыбнется, – пой еще!..
…Дорогой длинною
да ночью лунною…
Все чуть слышно стали подпевать Тоне, сливая голоса, тревоги свои…
Вера наклонилась над кроваткой.
– Всего несколько дней потерпим, Алка, а? Всего несколько дней, и Сережа вернется!
…Давно погашен свет в тесной комнатке трехэтажного дома на улице Разина. Раскачивающийся на ветру фонарь бросает украдкой с опустевшей улицы пучки света на притемненную стену.
Обхватив колени руками, прильнув к ним подбородком, сжалась тугим комочком на диване Лена. Рядом разбросанные, так и не раскрытые учебники.
За окном, как и вчера, мечутся в диком хороводе, ищут себе пристанище бесприютные снежинки. Лена смотрит на них неотрывно…
IX
В шестнадцать часов на корабле была произведена последняя перед Мурманском смена вахт. К штурвалу глубины встал Иван Паньков, к штурвалу направления Виктор Почекин. Штурман Георгий Мячков сменил Алексея Ритсланда. Всего лишь час отдыха в гамаках, кажется, и вздремнуть-то не успели, а встали освеженные, в каком-то особенно приподнятом настроении. Паньков, обыкновенно не позволявший во время вахты ни себе, ни другим ни малейшего размагничивания, тут, повернувшись к друзьям, как-то особенно лихо подмигнул:
– Скоро конец земли!
Мячков и Почекин поняли. За Мурманском действительно земля кончается, и они пойдут над северными морями – сначала Баренцевым, потом Гренландским. Над морем нет резких перепадов восходящих воздушных потоков, нет таких болтанок, как над сушей, значит, дальше, к цели, они смогут идти на предельной скорости.
Позади почти сутки нелегкой борьбы с метелью, шквалистым ветром, неистовой болтанкой, когда всей корабельной оснастке приходилось принимать на себя напор не в меру разгулявшейся непогоды. Радостно было знать, что корабль выдержал все это, ни один узел, прибор, ни одна деталь не получили повреждения, не вышли из строя.
А погода опять стала портиться. По хорошей проскочить так и не удалось. Вдоль горизонта, преграждая им путь, темной стеной поднимался и наступал на них циклон. Он быстро приближался, обволакивал все серой густотой. Становилось темно. Появившаяся справа еле видная ниточка железной дороги то и дело исчезала. Холмы, впадины сглаживались.
С наступлением полной темноты завыла пурга. Снег ударял в окна, бешено метался, не желая уступать дорогу. Ветер, тоненько напевавший в трос-визире, загудел басовитее, распаляясь, по-волчьи завыл в такелаже. Перемена погоды не пугала, только еще больше настораживала. Они пробьются, одолеют эту чертову куролесицу!
Мячков, прильнув к окну, всматривался в снежную кутерьму. Она била в глаза, запутывала своей бессмысленной круговертью, не давала уловить, что за ней. Ничего зримого, того, что можно ощупать взглядом, охватить мысленно.
Свободный от вахты Алексей Ритсланд оставался за штурманским столиком. Так же напряженно всматривался в мятущуюся темноту.
Вернувшиеся с осмотра корабля Тарас Кулагин и Николай Коняшин коротко доложили командиру о состоянии материальной части и отошли к печурке. Радуясь теплу, растирали замерзшие руки, встряхивали плечами, выгоняя холод – в киле, а особенно на мостиках моторных гондол мороз крепко прихватил.
В радиорубке тонким бисером звенела морзянка. Вася Чернов посылал в Долгопрудный, в
