и здесь, на земле. И народ, привыкший жить мечтами, поднял его на своих плечах…

«Московская партия» в Новгороде под впечатлением этого массового исхода горожан на суд к великому князю решила предпринять собственные шаги в том же направлении. Московский летописец сообщает: «Тое же зимы, марта, архиепископ Новугородскый Феофил и весь Великый Новгород прислали къ великому князю Ивану Васильевичу и сыну его Ивану послов своих, Назара подвойскаго да Захарию дияка вечного (вечевого. — Н. Б.), бити челом и называти себе их государи; а наперед того, как и земля их стала, того не бывало, никоторого великаго князя государем не называли, но господином» (18, 205).

Предложение новгородцев именовать Ивана III «государем», а не «господином», может показаться пустой формальностью. Однако в системе понятий того времени разница между этими двумя сходными по звучанию словами была столь же существенной, как между словами «отец» и «отчим». За титулом «государь», по существу, скрывалось признание права Ивана распоряжаться в Новгороде по своему усмотрению. Начав свои филологические изыскания с настойчивого требования признать Новгород «вотчиной» московских князей, Иван через несколько лет перешел к их следующему этапу, символом которого стало слово «Государь».

Не знаем, была ли инициатива владыки Феофила добровольной или же он предпринял этот шаг под давлением московских доброхотов. Да и насколько правомерной была эта инициатива вообще? Весьма низкий статус новгородских послов вызывает сомнения относительно их полномочий. В некоторых летописях прямо говорится: «А посылал о том (о „государстве“. — Н. Б.) владыка с бояры и с посадникы, а без Великого Новагорода ведома» (38, 159). Иначе говоря, решение было принято в достаточно узком кругу аристократии и не утверждалось на общегородском вече. Однако Иван III живо ухватился за произнесенное новгородцами слово и воспользовался им как поводом для начала новой акции против Новгорода.

В четверг 24 апреля 1477 года в Новгород отправились московские послы — бояре Федор Давыдович Хромой и Иван Борисович Тучко Морозов и дьяк Василий Долматов. Первый из послов был хорошо известен новгородцам тем, что вместе с князем Холмским командовал московским войском в битве на реке Шелони в 1471 году. Посылая этого человека в Новгород, Иван III прозрачно намекал горожанам на возможные последствия их своеволия. Второй был с Иваном в Новгороде в 1475 году и считался знатоком «новгородского вопроса» (82, 239).

Цель этого посольства московская летопись определяет так: «…покрепити того, какова хотят государьства их отчина их Великий Новгород» (18, 205). Иными словами, послы должны были уяснить обстановку и даже привести весь Новгород к присяге Ивану III как своему «государю».

В воскресенье 18 мая московские послы прибыли в Новгород. Очевидно, их путешествие оказалось долгим из-за весенней распутицы. Кроме того, послов сопровождала большая свита. Разместившись на Городище, они отправились на вечевую площадь, чтобы объявить всему Новгороду о готовности Ивана III стать «государем». Тут же объявлены были и условия, на которых великий князь принимал это предложение: «…и суду его у вас в Великом Новегороде быти, и по всем улицам сидети князя великого тиунам, и Ярославля вам дворище великим князем очистити (Ярославово дворище — площадь в центре Новгорода, на правом берегу Волхова, в XV столетии занятая под торг и место вечевых собраний. Здесь, по преданию, находился двор князя Ярослава Мудрого. — Н. Б.) ив великых князей суд не вступати» (41, 209). (Летописи этого времени иногда говорят о великих князьях во множественном числе. Дело в том, что старший сын Ивана III, Иван Молодой был официально объявлен соправителем своего отца. Однако вся реальная власть оставалась у Ивана III.)

Московские условия, представленные послами как уступка пожеланиям новгородцев, по существу, означали ликвидацию независимости Новгорода и его собственной административно-политической системы. На вечевой площади вместо знаменитой «степени вечной» — помоста, с которого выступали ораторы, — должен был разместиться двор Ивана III.

Вече взорвалось криками протеста. Новгородцы особенно настаивали на том, что послы, пригласившие великого князя на «государство», не имели соответствующих полномочий и, по существу, действовали как самозванцы и провокаторы — «а без Великого Новагорода ведома тую прелесть чинили» (41, 209).

Послы вернулись к себе на Городище ни с чем. А в самом городе через несколько дней (в субботу 31 мая) вспыхнул мятеж. Сторонники «литовской партии» бросились громить дома бояр, выступавших за подчинение Москве. Особенно досталось тем, кого считали виновниками приглашения Ивана III на «государство». Как всегда, политические страсти сплетались с обычным грабежом и мародерством. Дошло дело и до убийств. Схваченный толпой боярин Василий Никифоров сознался в том, что был в Москве у великого князя и поклялся служить ему верой и правдой. При этом он убеждал своих палачей, что не замышлял никакого зла против Великого Новгорода. Однако все было напрасно. Перебежчика приволокли на вечевую площадь и там забросали камнями. Там же, на вечевой площади, погиб и другой боярин, Василий Ананьин. Его убили топором, а потом в безумной ярости разрубили на части бездыханное тело (41, 209). Не ушел от расправы и Захарий Овинов, для спасения собственной жизни натравивший толпу на Никифорова. Его вместе с братом Кузьмой убили «на владычне дворе», где несчастные, очевидно, надеялись найти убежище. После этих расправ «прочий посадници и бояре, которые служили князю великому, те все разбегошася из Великого Новагорода» (38, 159).

Все эти ужасы и расправы не коснулись московских послов. С ними обращались «с честью». Просидев на Городище 6 недель (с 18 мая по 29 июня), они наконец получили официальный ответ новгородского вече: «Что вам своим господином (господам. — Н. Б.) челом бием; а что государи вас, а то не зовем, а суд вашим наместником на Городище по старине, а что вашему суду великих князей, ни ваших тиуном, а то в нас не быти, ни дворище вам Ярославля не даем; на чем ни есме с тобою на Коростыни мир кончали и крест целовали, по тому хотим с вами и жити доконцанию; а котории тобе так ималися без нашего ведома чинити, то ведаешь ты, как их хощешь казнити, а мы их тако же, где которого поймав хотим казнити; а вам своим господином челом бием, чтобы есте нас держали в старине, по целованию крестному» (41, 209).

Впрочем, новгородцы только зря теряли время, ублажая послов и составляя свой осторожный ответ Ивану III. Великий князь давно уже принял решение о новом походе на Новгород и начал его подготовку. Еще 7 июня во Псков приехали московские послы — боярин Иван Зиновьев и великокняжеский дьяк Григорий Иванович Волнин. (Иван Зиновьев был не новичок в псковских делах. Он приезжал сюда послом от великого князя летом 1474 года. Его брат Василий Зиновьев послан был государем поднимать псковичей на Новгород летом 1471 года. По-видимому, великий князь уже наладил среди своих бояр нечто вроде «специализации» в той или иной области.) От имени своего правителя они велели псковичам объявить войну Новгороду. Однако умудренные горьким опытом ведения дел с Иваном III, псковичи не стали начинать столь серьезного дела по одному лишь уведомлению московских послов. Они решили отправить в Москву своих послов для встречи с обоими великими князьями — «а сами от них услышим, как нам о всем том укажуть своими усты» (41, 210). Вероятно, псковичи решили воспользоваться ситуацией и выторговать себе какие- нибудь уступки. Московские послы покинули Псков 15 июня 1477 года. Псковское посольство выехало в Москву 21 июля. Обратно оно возвратилось 27 августа. Легко заметить, что все эти события разворачивались медленно. Обе стороны явно тянули время. Однако такая медлительность была частью разработанного в Москве сценария. Князь Иван знал, что, получив его приказ о начале войны, псковичи немедленно известят об этом Новгород. Действительно, едва узнав о его решении, псковичи отправили посольство в Новгород. Следуя условиям мирного договора, они давали знать соседям обо всем случившемся и предлагали выступить в качестве посредников на переговорах с Москвой. Однако новгородцы высокомерно отказались от услуг псковичей, заявив, что тем прежде следует, как встарь, дать клятву в верности Новгороду.

Все эти повороты событий, несомненно, были заранее просчитаны в Москве. Иван III не случайно раньше времени всполошил псковичей. Повторялся вариант психологического давления на Новгород, оправдавший себя еще в ходе летней кампании 1471 года. Новгородцам было дано время, чтобы, пережив прилив энтузиазма, они успели в полной мере осознать надвигавшуюся на них опасность.

Между тем в Москве уже разворачивалась подготовка к войне. Великий князь обсудил этот вопрос с митрополитом и архиереями, на семейном совете — с участием матери и братьев, с ближними боярами.