спокойный Шереметьев. – Сказано: надо кампанией воинской взять неприятеля, знать и возьмём! Доля такая, присяга перед государем… Навалимся и потопчем турка! А нет, так головы свои сложим – в бою честном, кровавом! Чего тут рассуждать и умничать? Шашку наголо – и вперёд…
– Остановись, Борис Петрович, остынь! – повысил голос Пётр, подбадривающе подмигнул Егору: – Давай, охранитель, сам рассказывай – о слабых и сильных сторонах крепости. Ты ведь ни ночь целую размышлял над этим? Зачем тогда задаёшь лишние вопросы? Цену набиваешь себе, прохиндей? Рассказывай, не томи уже!
– Как видно из этого плана, турецкие корабли могут свободно швартоваться прямо у крепостных стен. Следовательно, во время осады к неприятелю будет беспрепятственно доставляться продовольствие, порох, новые солдаты… Это очень плохо!
– Очень даже нехорошо! – подтвердил генерал фон Зоммер.
– Далее. А что у нас? Наш главный военный лагерь будет располагаться вот здесь, у Митишевой пристани, сюда же будет доставлено всё наше продовольствие и военные припасы. От Митишевой пристани до Азова степью более пятнадцать вёрст. А в степи наши обозы будут ждать до двадцати тысяч татарской конницы…
– Хватит врать! – возмущённо перебил его Пётр. – Какие такие двадцать тысяч? Мне докладывали, что не более пяти…
– Государь! – Егор склонился в почтительном полупоклоне. – Я – твой охранитель, мне по должности положено знать многое, всюду иметь надёжных и проверенных людей. Вот, посмотри это письмо, оно писано всего две недели назад, прочти…
Царь недоверчиво покрутил головой и замолчал, читая предложенный ему документ, а старый Гордон снова поддержал Егора, назидательно подняв вверх указательный палец:
– Всегда при составлении кампаний воинских надо исходить из худшего! Так учил ещё славный маршал Конде! Продолжай, молодой человек, продолжай!
– Вот и получается, что у турков не будет никаких проблем со снабжением, а нам голодать придётся, огненных припасов всегда будет не хватать, потому как татары будут постоянно нападать на наши обозы – со всем своим усердием татарским…
– А если прямо по Дону доставлять всё? – вмешался Лефорт. – На баркасах – прямо к лагерю осадному. А?
– Не получится – прямо по реке, – недовольно поморщился Егор. – Дон заперт цепями, а в устье, на разных берегах, расположены две хорошо укреплённые каланчи с очень великой артиллерией. Каланчи, конечно, можно и штурмом взять, но – ценой большой крови. Да не только в этом дело… Было бы что перевозить по реке. С этим у нас – тоже не всё в порядке, господа мои хорошие…
– Хватить сопли жевать зелёные! – рассердился Пётр, гневно округляя глаза. – По делу говори, Алексашка! Не ходи вокруг да около!
– Слушаюсь! – щёлкнул Егор каблуками. – Подрядчики наши окончательно и бессовестно заворовались! Герр Франц, прочти вслух вот это письмо из Астрахани, чтобы никто не подумал, будто я лукавством занимаюсь…
Лефорт взял в руки бумажный лист, громко зачёл:
– Купцы Воронин, Ушаков и Горезин взялись поставить для кампании военной пятнадцать тысяч вёдер сбитня, сорок пять тысяч вёдер уксуса, столько же – водки, двадцать тысяч солёных осетров, десять тысяч пудов ветчины, масла и сала – пять тысяч пудов, соли – восемь тысяч пудов…
– Короче, суть давайте мне, соратники! – коротко рыкнул царь.
– Деньги эти господа украли, мин херц! – с вселенской грустью во взоре известил Егор. – И почти ничего не поставили, даже соли нет – ни единой щепотки… Только рыбы гнилой в достатке и хлеба лежалого, прогорклого, покрытого зелёной плесенью…
– Правду говоришь?
– Святой истинный крест! – торопливо перекрестился Егор и продолжил: – У меня же свои люди везде… Но это не всё, государь! По твоему указу на Москве-реке были построены струги, каторги и лодки – для перевозки войска и припасов…
– Построили? – Царский подбородок слегка задрожал, предвещая нешуточную бурю – с серьёзными последствиями.
– А вот поехали, сам посмотришь! Это до складов в Черкесске да Астрахани далеко, а Москва-река, вон она, рядышком. К ужину и вернёмся, ужо…
– Едем! – велел Пётр. – Подать лошадей! Все едем! Там и договорим сей важный разговор, на речном раздолье…
Часа через полтора миновали Всесвятский мост, скоро вдоль речных берегов замелькали деревянные помосты, у которых покачивались на волнах крепко привязанные лодки, струги и паузки. По приказу царя кареты остановились у самого длинного помоста, на котором ещё продолжались судостроительные работы: несколько бородатых мужиков лениво конопатили борта новенькой каторги.
Пётр первым соскочил на свежие доски помоста, за ним свои кареты покинули и остальные участники совещания.
– Что это? – грозно спросил царь, указывая своим перстом на речную гладь. – Что это такое, я вас спрашиваю? Кто здесь главный?
Всего к доскам причала было привязано порядка сорока больших и малых плавсредств. Только вот как минимум одна треть из них находилась в полузатопленном и полностью затопленном состоянии, было слышно, как журчала вода, проникающая внутрь ближайшего струга через хорошо видимую дырку в свежеструганном борту.
По доскам настила звонко процокали чьи-то каблуки, подбитые стальными подковками, пред царские очи, отодвинув в сторону Якова Брюса, предстал дородный бородатый мужчина средних лет, одетый по купеческому обычаю: белая рубашка, тёмная поддёвка, широкие синие шаровары, чёрные, тщательно начищенные, собранные «гармошкой» сапоги.
– Здесь я, государь, здесь! – зачастил бородач, вставая перед царём на колени. – Искал меня?
– Кто таков? – с трудом спросил Пётр, жадно хватая ртом воздух.
– Столяров я! Фёдор Столяров! Рыбой торгую. А сюда купечеством приставлен московским, надзирать за строением лодочным…
– Надзирать? – взревел Пётр, нагнулся, неожиданно схватил в правую руку плотницкий топор, валявшийся на досках настила, махнул им, как показалось, небрежно…
«Вот же, мин херц называется!» – недовольно подумал Егор, обтирая рукавом камзола своё лицо, забрызганное купеческой кровушкой…
– А-а-а! – страшно завопил Пётр. – Всех ворогов казнить, всех четвертовать! Поставщиков, купцов, всех! – Царь со всей силы шарахнул топором по ближнему стругу, глубоко разрубая его борт, кинулся по направлению к карете, неожиданно упал и забился в судорогах, из его перекошенного на сторону рта во все стороны полетели клочья розовой пены…
Петра успокоили только минут через тридцать-сорок: отпоили – сперва хлебным забористым квасом, предоставленным испуганными плотниками, а потом – Мозельским вином, прихваченным с собой дальновидным и рачительным Брюсом.
– Ну, охранитель, прав ты! – очень тихо выговорил царь, после таких припадков он всегда был тих, печален и задумчив. – Не готовы мы ещё к взятию Азова! Не готовы! Придётся отложить на год кампанию сию…
Удивительно, но никто из присутствующих при этом особо и не возражал, только Лефорт негромко ругнулся по-немецки и недовольно постучал своей тростью о доски настила.
– Во дворец! – велел Пётр. – Совещание ещё не окончено, пусть Данилыч теперь предложит нам чего дельного! А то только ругает всех подряд, выводит на чистую воду, обвиняет в воровстве… Да, кстати, чего там с этим… с купцом Столяровым?
– Да помер, конечно же! – невозмутимо доложил Ромодановский, совершенно не боящийся крови. – Рука же у тебя, государь, железная…
Вернулись в малую столовую Преображенского дворца, расселись по прежним местам.
