рубахи, не выделяясь на фоне тысяч придворных приживал. Император и ему выделил щедрое содержание, но… Вот «головорезики» – те блаженствовали, они чувствовали себя как в раю, куда попали еще при жизни, и вовсю пользовались усладами и утехами Наньгуна. Однако Ороду было куда труднее. Ород пребывал в растерянности.
Его идея – проникнуть во дворец под видом гьялпо – удалась, хотя и возникла под влиянием момента, да просто с отчаяния. И что теперь? Что дальше?
Ород заходил по комнате, хмурясь и покусывая губу. В самом деле, как ему быть?
Остановившись у окна, за которым просматривался канал с горбатыми мостиками, Косой глубоко задумался.
Начнем сначала. Кто он, вообще, такой? Ацатан, коих в Парфии как собак нерезаных. И что ему светит в будущем? А ничего! Будь он сынком какого-нибудь Сурена или Михрана, тогда другое дело, а так… Да, посол Готарз что-то такое ему обещал, чуть ли не возведение во фратараки. Чушь! С какой стати царь царей станет наделять титулом и землями простого ацатана? Да ему и в голову такое не придет!
Это просто смешно – думать, будто батез и в самом деле станет выпрашивать у шахиншаха чинов и благ для бедного родственника! Если он и попадет на прием к Осро, то лишь для того, чтобы самому урвать от царских щедрот. Это же ясно…
И что из этого следует? А то! То самое! Как ни старайся, как ни исполняй приказ, как ни следуй долгу, все, что ему достанется в уплату за труды и потери, – это пустая похвала. А в качестве поощрения – задание похлеще прежнего, чтоб уж наверняка пропал живучий ацатан, да будет он поживой ночного дэва…
Ород глубоко вздохнул. Ох уж эти мысли… Они разъедают ему душу ядом змеи, ибо толкают на предательство. Хотя – почему? Ныне он неизмеримо далек и от Партавы,[47] и от ее шахиншаха. И разве он хоть что-то творит против земляков? Ни-че-го! И хватит уже толковать о долге. Он столько крови и пота пролил на службе царю царей, что уже не он кому-то там должен, а ему самому должны! Ему, ацатану из обедневшего рода!
Так что же, забыть о шахиншахе и поклониться Сыну Неба? А почему нет? Конечно, что и говорить, положение его шатко и непрочно. Он представляется гьялпо, и пока это сходит ему с рук. Пока! Стоит кому- нибудь отправиться в Лха-ла и разведать истинное положение дел, как всё рухнет – рухнет и погребет под обломками ацатана, навесившего на себя цацки гьялпо.
Правда, добраться до Лха-ла непросто. Даже отыскать крошечное царство среди твердынь Каракорума и Гималаев – задача сложная.
С другой стороны, кто заставляет ацатана-гьялпо сидеть на месте? Если уж он решил переметнуться к императору, то надо энергично и последовательно укреплять свое положение при дворе.
Для начала можно… нет,
– Да-а… – медленно выговорил Ород. – Это должно сработать…
Конечно, в этом году войну затеять не удастся – зима скоро. В горах снега ложатся рано и держатся восемь месяцев кряду. Выступать в поход следует весной будущего года. Но сказать об этом императору необходимо уже сейчас. Чем скорее, тем лучше – пусть Сын Неба убедится, что приютил не очередного приживалу, а воина, человека верного – и полезного династии Хань.
Хм. Это все хорошо, только вот один вопрос остается нерешенным: а что же ему делать с проклятыми фроменами? Ох, и попили они его кровушки… Забыть о них? Память не позволит, слишком много унижений и обид претерпеть пришлось. Не-ет, забыть не получится… И не надо. В прямое столкновение с фроменами он вступать не будет, но удар нанесет. Из-за угла! Чужими руками!
Ород хихикнул. Необходимо так подставить фроменов, чтобы на них обрушился гнев императора. То-то потеха выйдет!
Можно даже помочь им добиться своего – пускай освобождают пленников. И вот в этот-то момент фроменов окружит стража… Ах, как сладко сие видение! А если стражу приведет он, верный гьялпо?! О-о…
Ород возбужденно забегал по комнате, но тут его мысли сбились – в дверях образовалась щелка, и боязливый толмач, просунув голову, пролепетал:
– Гьялпо Цзепе Сичун Зампо призывает к себе Высочайшая Госпожа, вдовствующая императрица…
– Что ей нужно? – нахмурился Ород.
– Высочайшая не изволит говорить…
– Ладно, ступай.
Косой ощутил беспокойство. Что потребовалось этой хитрющей бабе? Вдовушка ничего не делает зря…
Павильон вдовствующей императрицы находился в восточной части парка Прекрасного Дракона и назывался Залом Почитания добродетелей. Это было внушительное здание из дерева и дикого камня, крытое черной черепицей.
Дворец охраняли воины в черном. Их каменные лица не выражали ничего, и, чудилось, глаза не замечали окружающий мир. Но Орода они разглядели – скрещенные длинные мечи раздвинулись, открывая проход.
Косой прошмыгнул внутрь и обнаружил Высочайшую сидящей на троне – довольно простом сиденье, покрытом белым атласом, зато за спиной всевластной вдовы пурпурный феникс расправлял крылья, инкрустированные каменьями – символ Императрицы Матери Мира. Царя птиц поддерживали девять золотых драконов морских владык, заодно направляя и скрещивая солнечные лучи на троне.
Императрица сидела, развалясь, и, казалось, дремала или медитировала. Это была еще не старая женщина. Удержаться у власти ей помогло не одно лишь положение, но и редкие таланты. Соперники были жестоки – вдова проявляла запредельную жестокость. Враги убивали десятками, она сеяла смерть среди тысяч и тысяч. Ороду она напомнила зажмурившуюся тигрицу, а еще вернее – дракониху, кровожадную и коварную…
– Входи и садись… гьялпо, – произнесла дракониха, не поднимая век.
А Ород сразу же заволновался. Откуда эта заминка? Что-то стало известно? Что? Неужто его «головорезики» проговорились?! Или их разговорили дворцовые палачи? О, Анахита-Ардвичура…
– Взгляни, какая тонкая работа, – начала Высочайшая, протягивая Ороду удивительный нож с нефритовым лезвием и с рукоятью в виде корчащейся твари, которой клинок служил языком. – Эту изящную вещичку привезли из земли Фузан,[48] что лежит далеко за Восточным океаном. Там живут люди с красной кожей, не знающие колеса, но строящие пирамиды. И они тоже почитают нефрит…
Полюбовавшись изделием, вдова хлопнула в ладоши, отчего Ород сильно вздрогнул, и приказала принести подогретое рисовое вино. Старая служанка явилась мигом, опустилась на колени и протянула хозяйке черный лакированный поднос с двумя дымящимися чашами.
– Угощайся, – сказала вдова добродушно, – ощути и прочувствуй аромат.
Ацатан хлебнул вина, но ничего не ощутил – не до того было. Ацатана съедал страх.
Вдовствующая императрица неторопливо выпила половину чаши и задержала ее в руке, сказав:
– А покой ты ощущаешь, гьялпо?
– Покой? – пробормотал Ород. – Какой покой?
– Полный покой… – безмятежно сощурилась вдова. – Или тебя гнетет тайная тревога? Поведай мне о том, что лишает тебя наслаждения миром, облегчи душу…
– Ничто меня не гнетет, – пробурчал Косой, сжимая зубы.
Вдова ласково покивала.
– Давно хотела спросить, – продолжила он с прежним добродушием, – а как тебе Лоян? Понравился ли?
– Город как город… Большой.
