все правила и позволял что угодно.

Я услышал щелчок выключателя в ванной. Дверь открылась, ее рука потянулась к выключателю на стене, и лампочка у кровати потускнела.

— Отлично… — Она встала у кровати и принялась раскачиваться под тихие звуки североафриканской музыки, доносившейся из квартиры сверху. — Только не говори мне, что ты спишь.

Мои глаза никогда еще не были открыты так широко.

Я сел и прислонился к стеганой подложке под оголовник кровати, ощущая спиной ее пуговицы. Франсес подняла руки к потолочному зеркалу, словно собираясь слиться со своим вторым «я» в облаках. На ней было вечернее платье, раскрашенное под зебру и открытое в паху, — пародия на одеяние бандитской подружки из гангстерского мюзикла. Дешевая материя облегала ее бедра и талию, а из низкого выреза выглядывали почти обнаженные груди. На белые ноги она натянула колготки в сеточку с ячейками размером в ладонь. Мазок двухцветной помады, алой и лиловатой, искривил ее рот яркой гримасой — блажь горемык, которых я встречал в барах Ла-Боки: представление монастырской воспитанницы об улыбке уличной девки, бесшабашной и влекущей.

— Пол, ты еще здесь?

Я спустил ноги на выстланный плиткой пол. Ухватив Франсес за бедра, притянул ее к себе. Акриловая ткань скользила под руками, как промасленная резина. Мои пальцы в поисках островков гладкой кожи задевали ногтями за драную сеточку колготок.

Я прижался губами к клинышку, вдыхая впитавшийся в ткань аромат молодых гормонов и дешевой парфюмерии, опьяняющий, сводящий с ума дух юности, наполнявший приют Ла-Боки, запах пыли и застарелой грязи общих спален, отвратительной свалки нестираного нижнего белья, выброшенного девочками, читавшими «Алису».

— Пол… — Франсес пресекла мои попытки отыскать застежку-молнию на ее спине. Держа мой набухший теперь член, она ждала меня, а я прижимался лицом к ее лобку, вдыхая застоявшийся запах грязной ткани. — Я останусь в платье… С таким трудом в него влезла… Ну, ты как?

— Снова молод…

Пространство тьмы искривлялось вокруг жилых башен Марина-Бе-дез-Анж, и одна ночь переходила в другую, как переплетались между собой сферы физики и мечты. Последние цепочки освещенных балконов исчезли в ночи, когда обитатели этой скалы опустили жалюзи, чтобы отойти ко сну. С одной из крыш доносились слабые звуки пианино — кто-то наигрывал джазовую мелодию, на которую накладывались гудки морского лайнера, лавирующего среди флотилии рыбацких лодок с карбидными фонарями на корме.

Франсес, так и не снявшая своего полосатого платья, проснулась рядом со мной. Из-за расплывшейся косметики, подтеков туши и пятен губной помады на подбородке лицо ее напоминало доброго клоуна в театре кабуки. Она откинула волосы с глаз и уставилась на свое отражение в потолочном зеркале.

— Пол, отвезти тебя домой?

— Я найду такси — консьержка может вызвать.

— Лучше я тебя отвезу. Мне все равно нужно кое-куда заглянуть. — Она провела рукой по моей груди, потом в знак благодарности поцеловала меня в сосок. — Ты и в самом деле проснулся. Надеюсь, дело было не только в этом дурацком платье.

Она встала, и я расстегнул молнию, а потом спустил облегающую ткань ей на плечи. Она бросила платье на кресло, где оно легло комком, — желания как не бывало.

— Я его выброшу.

— Не надо. Оно мне нравится.

— Почему? Я отдам его в химчистку. Нет? Тебе не кажется, что это уж чересчур?

Желая узнать обо мне побольше, она посмотрела на мое лицо, освещенное неярким светом; ее пальцы очертили контуры моих щек и подбородка. Она передвинула меня на несколько клеток по доске в своей голове. Это потребовало от нее неимоверных усилий, но ее уверенность в себе уже вернулась.

— Где ты взяла это платье? — спросил я, уверенный, что выбросил его, когда уехал из приюта. — И колготки?

— Не на Рю-д'Антиб. Они были в мусорном бачке недалеко от Ла-Боки.

— Ты следила за мной?

— Нет. Но за тобой следят многие другие.

— Почему?

— Думают, что ты можешь что-нибудь выискать.

— О Гринвуде?

— Может быть. Или что-то о себе самом. — Она вздохнула и почесала ухо, удивляясь моей наивности. На пути в ванную она подобрала полосатое платье и на секунду замерла с ним в руках. — Твой приятель Гальдер видел, как ты засовывал его в бачок.

— Он был немного шокирован, а потому передал его мне. Ну, а уж я-то точно знала, что к чему. Оно мне идет?

— После полуночи? Идеально.

— Я в нем как двенадцатилетняя девочка.

— Тринадцатилетняя. Это большая разница.

— Видимо. У тебя когда-нибудь был секс с тринадцатилетней?

— Так уж получилось, что был.

— Правда? Ты вырос в моих глазах. Никогда бы не сказала, что ты из таких.

— Мне в то время было двенадцать. Она была моей подружкой. Я всегда в точности делал то, что она мне говорила.

— Такой разумный мальчуган, — отозвалась Франсес. — Неудивительно, что ты мне нравишься.

— В один прекрасный день она мне сказала, что у нас будет секс. Сказала — и сделала.

— Тринадцатилетняя. А другие потом были?

— Конечно, нет.

— Почему «конечно»? Пусть твое воображение немного отдохнет. Ты же не педофил.

— А если педофил, то все в порядке?

— В некотором роде — да.