— Джейн, ты дрожишь. Наверно, обогреватель воды не в порядке.
— Я его вчера вечером выключила. Сегодня мне нужна трезвая голова. Очень трезвая.
— Снова комитеты? Постарайся принять одного-двух пациентов. Это поможет тебе расслабиться.
— Я уезжаю в «Софию-Антиполис». Возможно, мы объединим наши базы данных.
— Значит, их компьютеры сольются в экстазе с нашими.
— Это веление времени.
Она поцеловала меня холодными губами, слизнула языком кусочек шоколада у меня изо рта. Когда от прикосновения ее рук к моей спине меня передернуло, она отступила назад.
— Пол? Что случилось?
— Ничего страшного. Стукнулся спиной о дверцу машины.
— Бедняга. Это годы дают о себе знать. Как-никак, скоро полтинник. Пора тебе, Пол, оставить свой «Гарвард».
Я сидел на веранде, разделяя остатки булочки с воробьем, который следовал за мной по саду. Сеньора Моралес прибиралась в гостиной, до прихода горничных осторожно стряхивая пепел с подушек канапе.
Я добрался до дома в полночь и обнаружил, что входная дверь открыта. В гостиной висел густой запах конопли и сигарет — микроклимат сродни атмосфере в кратере вулкана. На кофейных столиках, исписанных какими-то странными закорючками, и коврах лежал пепел. Сквозь завесу марихуаны я ощутил слабый запах Симоны Делаж — характерный феромон снежной королевы.
Джейн спала, надвинув на лоб маску с эмблемой «Сабены»{54}. Стараясь не разбудить жену, я вымыл руки в ванной, пинцетом для бровей выловил осколки стекла из своих ладоней. В зеркало я увидел, что Джейн легла на бок и разглядывает синяки у меня на спине. Это трудно было назвать пробуждением — она пребывала в состоянии заторможенности, в наркотическом ступоре; я бинтовал себе правую руку, а она пыталась сфокусировать на мне взгляд.
— Пол?.. Ты что там делаешь?
— Собираюсь спать. Я тебя разбудил?
— Не могу уснуть. Ужасно устала.
— Я тебе что-нибудь дам.
— Я уже… Помогает расслабиться. Твоя спина?..
Она снова погрузилась в забытье, надвинула на глаза маску. Я сел рядом, дождался, когда ее дыхание выровняется. Может, вызвать дежурную бригаду из клиники? Попытался прощупать ее пульс — и обнаружил свежий след иглы на сгибе левой руки.
К утру она пришла в себя — глубокий диаморфиновый сон освежил ее. Готовя ей кофе до прибытия сеньоры Моралес, я слушал радиостанцию «Ривьера ньюс» — не передадут ли сообщение о происшествии на Рю-Валентин. Как я и предполагал, о рейде виджиланте{55} в каннскую полицию так никто и не сообщил.
Боль в спине до конца не проходила, напоминая мне о дубинках, разбивших лобовое стекло фургона. Паскалю Цандеру и прочим «олимпийским» громовержцам насилие доставляло удовольствие. Просиживая целые дни в своих стеклянных дворцах, они с нетерпением ждали возможности проломить голову какому- нибудь сутенеру или трансвеститу, утверждая законы нового корпоративного пуританства.
Вот только судьба маленькой шлюшки, одиноко сидящей в побитом фургоне, никого не волновала. Да и мне самому еще не до конца были ясны собственные мотивы: я не знал, зачем преследовал маленькую Наташу от автомобильной парковки. Я думал о том, как она делает уверенный шаг в зловещую ночь, оставаясь при этом ребенком, которому для радости достаточно услышать звон монетки. Сидя за кухонным столиком, я вытащил из кармана мелочь — монетки, которые вызвали ее улыбку. «Эдем-Олимпия» была двигателем самообмана.
— Пол, Пенроуз приехал?
— Нет еще.
— Уже девять тридцать. Он должен отвезти меня в «Софию-Антиполис». Бог ты мой, меня обманул психиатр.
— Это удар по твоей профессиональной чести. Я сообщу о его неэтичном поведении в Медицинскую комиссию.
— Уайльдеру это понравится. Он ждет не дождется, когда его лишат права практиковать.
Джейн расхаживала в самом свежем своем нижнем белье, разглядывая костюмы и юбки, разложенные на кровати. Движения ее казались мне чуть неуклюжее обычного, но энтузиазм и энергия вернулись к ней, словно ее взбодрили мощным стимулятором. Восторгаясь ею, я был готов забыть наколовшуюся какой-то дряни молодую женщину, распростертую на подушках. Врачи, уверяла меня Джейн, часто пользуются успокоительными или стимулирующими средствами — это не опаснее, чем двойной джин или чашка кофе по-турецки. Она споткнулась о складку в ковре, и я поймал ее за руку:
— Джейн, может, тебе не стоит идти?
— Глупости. Это почему?
— Я вчера поздно вернулся — были проблемы с машиной. Кто к тебе приходил?
— Ален Делаж и Симона. Мы развлеклись — посмотрели один дрянненький порнофильм. Мне было никак не уснуть, и я приняла кое-что.
— Кажется, это тебе не на пользу? Прыгнула ты в самом деле неважно.
— Ну их в жопу, эти прыжки. Врач здесь я. — Джейн схватила меня за руки, ее негнущимся пальцам никак не удавалось справиться с повязкой на моей правой ладони. — Как прошел вчерашний день?
— Расследование еще немного продвинулось. Я ездил в Пор-ле-Галер и встречался с женами заложников.
— Наверно, это было нелегко. Они вели себя враждебно?
— Вовсе нет. Они знали Дэвида и симпатизировали ему. И до сих пор симпатизируют.
— Немного странно, правда? Ведь считается, что он убил их мужей. — Джейн содрогнулась при этой, мысли, потом протянула руку, чтобы разгладить мои брови, которые все еще топорщились после вчерашнего насилия. — Пора тебе плюнуть на всю эту историю.
— Почему? Я ведь почти ничего не узнал.
— Я об этом и говорю. Слишком уж ты погряз в этом. Все эти теории. Ты не расследуешь, а готовишь какое-то странное преступление. Похоже, у тебя вчера был трудный денек. Так что случилось?
— Я встретил Гальдера на Круазетт. Мы выпили за компанию пару рюмочек.
— Гальдера? — Джейн понюхала клинышек брюк своего костюма. — Он такой милый. Помогает мне парковать машину, и ошивается вокруг клиники, и так спокойно-спокойно смотрит. Он чего-то выжидает.
— Может, ты ему нравишься.
— Я нравлюсь всем мужчинам. Это ничего не значит. Дело совсем в другом…
— А он тебе нравится?
— Немного. Но он настолько выше всего этого. Он предложил мне почитать «Ночь нежна». Не смейся, Пол… много ли мужчин пытались улучшить мне настроение? — Она замолчала, услышав с улицы гудок автомобиля. — Уайльдер… Скажи ему, что я сама сяду за руль. Не хочется погибать в автокатастрофе с психиатром…
«Ягуар» опять был заблокирован — в проезде стояла спортивная японская машина, ее помятая дверь располагалась вызывающе близко к хромированному бамперу, контур которого вмятина повторяла, можно сказать, один в один. Но Уайльдер Пенроуз, казалось, был рад меня видеть. Он сиял, выкатывая с сиденья свое крупное тело. По его лицу словно бы расплывалось выражение удовольствия, подчиняя дружелюбию все большую и большую площадь. В шелковом костюме, широкоплечий, он напоминал отставного боксера, который, к собственному удивлению, трансформировал свои запасы агрессии во всепоглощающую добрую волю. Он приближался ко мне, держа кулаки у пояса, но его предплечья выделывали финты.
— Пол, вы целы? Я слышал, вы вчера вечером попали в неприятную историю. Какая-то полицейская
