поворачивать ключ зажигания. — Вы были очень близки с Гринвудом.

— Я его почти не знал.

— Теперь вы его знаете гораздо лучше.

— Вы правы. Кстати, спасибо, что вмешались вчера вечером.

— Я рад, что там оказался. — Гальдер посмотрел на мою перевязанную руку. — То, с чем вы вчера столкнулись, называется «ратиссаж»[19]. Одна из специализаций боулинг-клуба.

— Они получали удовольствие. Ничто так не ублажает человека, как приступ старомодной нравственности.

— Это не имело никакого отношения к нравственности. — Гальдер мигнул фарами проезжающему автомобилю службы безопасности. — Всего лишь вечерняя разминка одной из наших групп самоусовершенствования.

— Так есть и другие? А что по этому поводу думает каннская полиция?

— Они не вмешиваются. Цандер и Делаж — важные шишки. Будьте осторожны, мистер Синклер.

— Мне грозит опасность?

— Пока еще нет. Будет время — я вас предупрежу.

— Спасибо. Я задаю слишком много вопросов?

— О смерти Гринвуда? Кто может возражать против правды?

— Многие. В особенности, если не все убийства — дело рук Гринвуда.

— Вы думаете — не все?

— Трудно сказать. — Я смотрел, как Гальдер заводит двигатель, и ждал, что он вот-вот тронется с места. Но он, казалось, не торопился. — Я думаю, Гринвуд, вероятно, убил Башле и Доминику Серру — старомодное убийство на почве ревности. Но вот что касается других… Здесь существует корпоративное соперничество, которое подпитывают миллиарды долларов. Одна из партий решает воспользоваться случаем и свести старые счеты. Истинной целью был Шарбонно, председатель холдинговой компании, а еще Робер Фонтен. Других убили для отвода глаз. Профессор Берту, главный фармаколог, и Вадим, менеджер из телецентра, — они третьестепенные персоны, но их устранение создает иллюзию случайных убийств. Помешавшийся английский доктор пристрелил свою любовницу и ее дружка. Его несколько месяцев сжигала ревность, он тренировался в стрельбе, дожидаясь момента, когда застанет их обоих в постели. И вот он бродит здесь с дымящейся винтовкой, он обезумел от крови. Идеальная возможность, чтобы переставить фигуры на шахматной доске. Раздается еще несколько выстрелов, и настоящие убийцы скрываются в Зазеркалье.

— Значит, Гринвуд был козлом отпущения, как Ли Харви Освальд?

— Вполне возможно. Почему местная система безопасности так долго бездействовала? Да потому, что тайная группка очень важных персон разговаривала по своим мобильным телефонам. Пока они выбирали мишени, время остановилось.

— А Гринвуд? Он что делает, пока происходят все эти согласования?

— Сидит у себя кабинете и с недоумением смотрит на свои окровавленные руки. А может, он так и не выходил из дома Башле. Лег рядом со своей мертвой любовницей и вышиб себе мозги следующей пулей. Заговорщикам это дало огромную фору. В течение часа они могли убивать кого угодно, а виноватым оказывался Гринвуд. Все части этой головоломки прекрасно складываются в единое целое.

— Нет. Вовсе не складываются. — Гальдер принялся массировать своими тонкими руками впалые щеки. — Вы преувеличиваете достоинства Гринвуда. Он мне нравился, он помог мне получить эту работу, но… Допустим, что эти убийства совершил Гринвуд, и посмотрим, куда это нас приведет.

— Я не против. — Я вытащил из кармана распечатку репортажа «Ривьера ньюс» и дождался, пока Гальдер задним ходом выйдет на центральный проезд. По тому, как неловко он переключил передачу, было видно, что он взволнован не меньше меня. — Все началось на телецентре, где Гринвуд вроде бы захватил заложников.

— Так. — Гальдер остановился у бордюра и вперился в мертвую муху, растекшуюся по лобовому стеклу янтарной лужицей. Когда он заговорил, голос его был ровен и хорошо срежиссирован. — Камера наблюдения на парковке зафиксировала его в без двух минут семь утра. Пленка потеряна, но дежурные охранники говорят, что он беседовал с неизвестным мужчиной. Возможно, с одним из шоферов. Мы предполагаем, что Гринвуд, угрожая убийством, заставил того сесть в машину. Когда машина отъехала, все три заложника, вероятно, находились в ней. Вы согласны, мистер Синклер?

— Если вы верите этим россказням о «потерянной» пленке. Я не думаю, что они были заложниками, и, уж конечно, он их не убивал. Они приехали туда, чтобы каким-то образом помочь ему. Башле, вероятно, подозревал, что что-то затевается, и приглядывал за Гринвудом. Шоферы, может быть, принесли винтовку и собирались вывезти Гринвуда в Италию. Все остальные версии просто ни в какие ворота. Зачем ему вообще были нужны заложники? Почему уж он тогда не убил их сразу?

— Кто знает? Может быть, он страдал от одиночества. — Гальдер поднял руку, предупреждая мое возражение. — Именно так. Ему предстоял долгий день. Он уже был на ногах три или четыре часа, если только вообще ложился. Он чистил оружие, проверял пачки с патронами. Он только сейчас понял, чем могут быть чреваты следующие несколько часов. Он проезжает мимо телецентра и видит на парковке шоферов и инженера. Он шапочно знаком с ними и чувствует, что они его поймут.

— Это возможно. Но…

— Как бы то ни было, но с тремя заложниками у него прикрыты тылы. Он может долго торговаться, если дела пойдут не так, как задумано. Поэтому он и загоняет их в машину.

— Вот уж победа так победа, — вставил я. — Вести машину и держать под прицелом троих заложников.

— Машину мог вести и кто-нибудь из шоферов. Они знали Гринвуда и видели, что он совсем не в себе, вот и решили не дразнить гусей. — Гальдер указал на поднятую дверь гаража. — Гринвуд привозит их сюда и связывает. Времени — примерно семь двадцать, и у него есть пять минут, чтобы добраться до дома Башле. Это в четырехстах ярдах отсюда, и там — цель номер один. И вот он отправляется за своей первой жертвой…

Гальдер перевел дыхание и надавил педаль газа. Мы проехали под платанами, миновали группку садившихся в свой автобус уборщиц-португалок. Они проводили дни, натирая сверкавшие, как зеркала, паркетные полы, полируя изгаженные столешницы, чтобы не осталось ни одного белого кристаллика, вытаскивая презервативы, застрявшие в сифонах унитазов, обследуя каждый уголок, кроме закоулков фантазий своих нанимателей.

Замечают ли убийцы, что происходит в мире вокруг них? Я попытался представить себе Ли Харви Освальда на пути в книгохранилище на Дили-Плаца в то утро, когда он убил Кеннеди. Заметил ли он веревку с бельем, сушившимся после ночной стирки в одном из дворов, свежую вмятину на «бьюике» по соседству, мальчишку-разносчика газет с забинтованной коленкой? Наверно, окружающий мир стучался в его виски, громко требовал, чтобы его впустили. Но Освальд нацепил шоры и ничего не хотел видеть, приподняв их лишь на те несколько секунд, когда президентский «линкольн» появился в объективе камеры Запрудера — и в объективе истории.

Слышал ли Гринвуд этот гомон окружающего мира? Видел ли он на здании «Мерк» устремленные в небо тарелки спутниковых антенн, внимающие ценам на токийской фондовой бирже и фьючерсам на чикагскую свинину? Офисные здания, отливающие серовато-красноватым цветом, и нехоженые лесные тропинки, вероятно, казались декорациями фильма, и оставалось дождаться начальных титров.

— Еще — три минуты двадцать секунд… — Гальдер глянул на часы. — У него было уже слишком мало времени, чтобы передумать.

Мы въехали на небольшой пригорок, а потом накатом спустились вниз, и Гальдер затормозил за пикапом, загруженным оборудованием для обслуживания бассейнов.

— Где мы? — спросил я. — Здесь где-то живет Уайльдер Пенроуз.

— Это дом Башле. — Гальдер указал на трехэтажную виллу с мансардой на крыше, выложенной ядовито-зеленой черепицей. Две телекамеры сторожили вход у высоких кованых ворот. — Теперь здесь живут доктор и миссис Осима из корпорации «Фуджи».

— Скромненько. Настоящая крепость. — Я подумал о том, как Гринвуд, остановив машину и положив