— Мадам Дюваль, я хочу понять, что случилось двадцать восьмого мая. В Лондоне мы знали Дэвида таким трезвомыслящим.

— Он и был таким. Я его хорошо знала — ведь я служила у него секретарем. Конечно, в его благотворительной работе в Ла-Боке я не участвовала, — резко сказала она, словно выказывая свое неодобрительное отношение к этому приюту. — Теперь уже поздно об этом говорить, но я себя корю.

— Вы каждый день проводили с ним по несколько часов. Как вы думаете, что стало причиной его безумия?

Она разглядывала свой безукоризненно чистый ковер, на котором отчетливо виднелся случайный седой волос.

— Не могу сказать. Он никогда не делился со мной своими сомнениями.

— У него были сомнения?

— Как у всех. Жаль, меня не было с ним в последние дни. Кто знает, может быть, я бы ему помогла.

— Вас не было?

— Он попросил меня взять недельный отпуск. Это было в апреле — за месяц до случившегося. Он сказал, что собирается на медицинскую конференцию в Женеве.

— Вы, наверно, и билеты видели?

— И факс о бронировании номера в гостинице. Но профессор Кальман сказал мне, что Дэвид во время конференции был в клинике. По каким-то причинам он решил не ездить в Женеву.

Она говорила так, будто Гринвуд совершил по отношению к ней предательство, и я подумал, уж не считает ли она эти убийства проявлением некой неверности.

— Целый месяц… — повторил я. — Он планировал далеко вперед. Мадам Дюваль, он пытался вас защитить. Все, о чем вы говорите, свидетельствует: никакого помешательства не было. Он не сошел неожиданно с ума, вовсе нет.

— Он никогда не был сумасшедшим.

Говорила она спокойным, но твердым голосом.

Я представил себе, как она лежит ночью без сна в этом наэлектризованном, но стерильном мире и думает, что если бы она отказалась уходить в отпуск, то, может быть, достучалась бы до Гринвуда и избавила бы его от гибельных мечтаний.

— Может быть, он слишком много работал? — спросил я.

— Тут дело не в работе. Дэвид слишком большую часть себя отдавал другим людям, их нуждам. У него было слишком много забот, это-то и объясняет его… легкомыслие.

— Что вы имеете в виду?

Мадам Дюваль обвела взглядом гостиную, проведя на скорую руку ревизию своего имущества и подтвердив право владения в данном отрезке пространства и времени этими настольными лампами, столом и стульями.

— Он постоянно думал о своих пациентах и их нуждах. Иногда он брал что-нибудь в магазинах на Рю-д'Антиб и забывал заплатить. Однажды его задержали у дверей «Грей д'Альбион». Вызвали полицию, но профессор Кальман разъяснил это недоразумение.

— И полиция не предъявила ему обвинений?

— Дело было слишком пустяшное. Дезодорант — мы дарили друг другу подарки на дни рождения. Его мысли витали где-то далеко.

— Он думал о приюте в Ла-Боке? Если думаешь о вещах поважнее, можно очень просто…

— О вещах поважнее? — Она рассмеялась моей наивности. — Эти девчонки пользовались им. Уличные дети абсолютно безжалостны. У него были деньги, а они считали его дурачком. В другой раз он взял без разрешения машину.

— А разве нельзя? Ведь в клинике есть несколько машин для срочных выездов.

— Это произошло в Каннах, неподалеку от вокзала. Владелец вышел поцеловать жену на прощание и не выключил двигатель.

— И Дэвид угнал эту машину?

— Полиция остановила его на Круазетт. Он сказал, что едет по срочному вызову.

— Может быть, так оно и было. А профессор Кальман и на этот раз замял дело?

— Он уладил эту ситуацию с комиссаром. Полиция очень считается с «Эдем-Олимпией». Они получают надбавки, специальные выплаты и всякое такое. — Мадам Дюваль встала и подошла к окну, словно надеясь, что ее взгляду предстанут «Эдем-Олимпия» и счастливые часы, которые она провела в качестве секретарши Гринвуда. — Я знала Дэвида. Он бы никогда не стал воровать. Он был совершенно безразличен к деньгам и половину своей зарплаты тратил на других.

— Но у него было слишком много забот?

— Он всем готов был помогать — бедным арабам, ищущим работу, студентам, старухам. Он брал в аптеке наркотики для наркоманов, которые лечились в бесплатной клинике в Манделье. Когда его ограбили, возникли осложнения с полицией.

— Ограбили? Вы уверены?

— Он был весь исцарапан. Ла-Бока — это вам не Круазетт. Он пытался стабилизировать состояние наркоманов, прежде чем начинать лечение. А они продавали эти наркотики на улице перед клиникой. Дэвид этого не понимал, но он стал чем-то вроде наркодилера.

— Доктор Серру работала с ним. О ней все хорошо отзываются. Почему Дэвид ее убил?

— Кто знает? — Мадам Дюваль повернулась ко мне в профиль, пытаясь скрыть румянец, появившийся на ее щеках. — Она на него не слишком хорошо влияла.

Я ждал продолжения, но она сочла разговор законченным. Когда мы встали, я сказал:

— Вы здорово помогли мне. Вы о чем-нибудь из этого говорили судье, который проводил расследование?

— Нет. — Она поджала губы, хмуро взглянув с воображаемого свидетельского места. Она яростно обвиняла себя саму: — Нужно было кричать во весь голос, но я предала Дэвида. Я хотела защитить его имя. Поверьте, другие виноваты не меньше.

— Мадам Дюваль, скажите, Дэвид и в самом деле убил все этих людей?

— Убил? Конечно.

Удивленная моим дурацким вопросом, она открыла входную дверь. Тембр голоса у нее изменился, пока она ждала, когда же я выйду на улицу.

— Здесь у вас очень мило, — сказал я ей. — Но почему вы ушли из клиники?

— Они предложили мне заманчивый увольнительный план. «Эдем-Олимпия» — очень щедрая организация. Они поняли, какое это было для меня потрясение. В то время многие опасались еще одного нападения.

— Вы хотели уволиться?

— Я понимала, что необходима реорганизация. Мое присутствие…

— Обременяло их? Жаль, что вы уволились, моя жена с удовольствием работала бы с вами. Вероятно, о нашем с вами разговоре лучше никому не рассказывать. Вы общаетесь с профессором Кальманом?

— Нет. Но каждый месяц ко мне приходит кто-нибудь из финансового отдела — узнать, не нужно ли мне чего. Существует система накопительных выплат для таких, как я, — работавших на фирму со дня основания.

— Но это — пока бизнес-парк процветает?

— Конечно. — Изабель Дюваль впервые улыбнулась естественной своей улыбкой — легкий изгиб губ свидетельствовал о горьком знании. — «Эдем-Олимпия» — организация очень цивилизованная… и насквозь коррумпированная. Если вы хоть раз к ним попали, они будут вечно за вами приглядывать…