Ночью приехал Миронов. С Харькова Манцев отправил его «литерным», который до Джанкоя домчался без всяких задержек и, высадив его, побежал дальше, в Симферополь. А Миронов не без труда, на попутных маневровых паровозах и даже на дрезине к полуночи добрался до Владиславовки.

Встречал его Бушкин. Первое, что сказал ему Миронов, повергло его в легкое замешательство:

— Имейте в виду, никаких сейфов я вскрывать не буду. У меня теперь новая жизнь. И мне нравится быть честным человеком.

— А никто вас и не заставит.

— В таком случае, зачем мне было приказано волочь на себе эту кучу железа? — Миронов пнул носком сапога свою тяжелую ношу.

— Возможно, придется кого-то проконсультировать. Для наглядности.

Бушкин подхватил гремящий железом ранец Миронова.

— Я почти забыл своё непочтенное ремесло. Нет, не так. Я, даже если бы захотел, уже не смог бы вскрыть серьезный сейф: не те руки, не те глаза, не тот слух. В коммуне я занимаюсь мужской работой, мои руки огрубели. Но, дай Бог здоровья товарищу Кольцову, я теперь, может быть, впервые в жизни, откровенно счастлив. И лучшей доли себе не желаю.

Пока они шли по темным улицам Владиславовки, Миронов продолжал рассказывать:

— Знаете, у нас в семье было много детей, две няни и две гувернантки. Жизнь мне портили только занятия французским и музыкой. А в остальном — веселое, беззаботное и шумное детство. Вероятно, так выглядит детское счастье. И я все задумывался, а как же выглядит взрослое счастье? Теперь там, в коммуне, я его познал. У нас там около полусотни детишек: беленьких, рыженьких, конопушных, курносых — на любой вкус. Извините, Бушкин, у вас есть дети?

— Не довелось, — не совсем впопад ответил Бушкин.

— Уже надо торопиться, — сказал Миронов. — У меня там, в Основе, есть на примете одна замечательная дама. Я уверен, она вам понравится.

— Это интересно, — бесцветным голосом ответил Бушкин. — Еще поговорим. Потом, позже.

И Бушкин стал рассказывать Миронову о бандах, которые грабят богатые имения, ломами и молотами пытаются вскрывать тяжелые бронированные сейфы.

— Какая мерзость! — поморщился Миронов. — Хорошие сейфы требуют деликатного обращения и тишины. Их раздражает даже грубый голос. Да-да!

— Ну, это вы уж загнули! — хмыкнул Бушкин.

— Представьте себе! Однажды я работал со сложнейшим сейфовым замком конструкции англичанина Шубба. Дело ночное. Нервы. А за моей спиной еще трое: наблюдают, разговаривают, ссорятся. А у меня, хоть плачь, ничего не получается. И тогда я попросил всех выйти. А сам так ласково поговорил с замком, попросил его меня не подводить. И что вы думаете? Едва я дотронулся до его нутра щупом, как все шесть пластин одновременно поднялись. До сих пор не могу объяснить, почему так произошло.

Кольцов встретил Миронова радостно. Миронов торопливо рассказал ему об Основе, о Заболотном, о его детях Кате и Коле. И одновременно напряженно наблюдал за сутолокой, которая творилась вокруг него. На всякий случай повторил, теперь уже Кольцову:

— Но, прошу вас, Павел Андреевич, не заставляйте меня вскрывать замки. Я уже разучился. Я вполне доволен своей новой жизнью.

— Замки вскрывать вы не будете. Надо будет только убедительно сыграть знакомую вам роль опытного «медвежатника», знающего себе цену. Если придется, поторгуетесь — и не сойдетесь в цене. И все. Мы будем рядом, в обиду вас не дадим.

И Кольцов рассказал суть своей затеи. Задача: поймать банду грабителей. Разыгрывается этот спектакль лишь в надежде, что бандиты придут к нему.

— Нам важно увидеть хотя бы одного из них. На этом ваша миссия заканчивается.

— Рискованная затея. Ставлю сто против одного, что из этого ничего не получится, — с сомнением сказал Миронов.

— Почему?

— Потому, что я плохой артист. Они это сразу поймут. А мне, между прочим, еще жить хочется. Она у меня только наладилась.

— Вам ничего не нужно играть. Ведите себя так, как всегда.

Папанина и его отряд отзывали в Симферополь. Времени на прощание не было. На короткое время собрались в кабинете у Кожемякина.

— Жаль, не увижу, чем закончится ваша пьеса, — с грустью сказал Папанин.

— Мы тебе потом все доложим, — пообещал Кожемякин.

Кольцова огорчило это известие. Расставаться с Красильниковым не входило в его планы. Хотел запросить Фрунзе, чтобы Красильникова передали в его распоряжение, но не успел. Вернее, не подумал об этом сразу же после встречи. Не отказал бы.

Кольцов подсел к Папанину.

— Так понимаю, кончается твоя боевая жизнь, Ваня?

— Боевая, может, и не кончается, а партизанская — это точно.

— Кому собираешься передать свой отряд?

— Начальство скажет. Скорее, Красильникову.

— А если я попрошу тебя оставить Красильникова мне?

— Не, не могу! — решительно сказал Папанин.

— А если я тебя очень попрошу? — сказал Кольцов. — Понимаешь, ты с ним только фунт соли съел, а я пуд, а то и больше. Партизанил он вынужденно. По призванию он чекист. И он мне сейчас очень нужен.

Кольцов внимательно смотрел на Папанина, и было видно, что ему трудно дается решение этой задачи. Кольцов понял, что он, скорее всего, откажет. Но запакует свой отказ в красивую обертку.

— Откровенно скажу тебе, Павел Андреевич, — неторопливо и раздумчиво начал Папанин. — Ты мне понравился. При таких чинах, а простой. Не ставишь себя выше других…

Кольцов остановил его:

— Давай, Ваня, перевернем разговор с головы на ноги. Сначала скажи, отдаешь мне Красильникова или же нет, а потом валяй комплименты.

— Я и говорю: другому бы отказал, а тебе не могу. Бери и помни мою доброту!

— Спасибо тебе, Ваня! — Кольцов встал, намереваясь уйти. — Извини, дел выше крыши. Но ты продолжай комплименты. В мое отсутствие тебе будет даже сподручнее.

Папанин взял его за руку, снова усадил.

— Добро за добро. Эта банда у меня поперек горла встала. Они в Судаке много дел натворили, потом исчезли. Я прикинул: должны они еще раз во Владиславовке появиться. Жаль, не довел дело до конца.

— Постараемся, — коротко сказал Кольцов.

— Ты слушай! Кожемякин с этой бандой не справится. Народ у него молодой, необстрелянный. А Степан, он мой старый товарищ. Еще с детских лет. Потому и приехал сюда вроде как ему на выручку. Не получилось. Вы уж тут подмогните ему.

— У меня, Ваня, нет такой привычки: на полдороге дела бросать. Надеюсь, что все у нас получится.

Когда к Владиславовке подкрались сумерки, Папанин со своим отрядом уехал в Симферополь. Красильников долго с тоской смотрел вслед уходящему поезду. Потом подошел к Кольцову, задумчиво сказал: