он вершит над односельчанам?… Много, очень много причин для того, чтобы убрать Саада…

Хасан поднялся.

– Дай мне еще табаку, если можно, – попросил сын Саада. – Покурю, а там, смотришь, и стемнеет. Завтра я куплю себе этой чертовой отравы. Отец обещал привезти пастуха. За тем он и поехал сегодня в Моздок. Там, говорят, много ногайцев и дагестанцев в пастухи нанимаются. Наших овец и раньше пасли дагестанцы. При большевиках они подались восвояси. С тех пор и мучаемся, кое-как перебиваемся.

– Один пасешь такую отару? – поинтересовался Хасан. Хотел узнать, не бывает ли здесь Саад.

– Одному разве справиться? Младший брат со мной. – Парень показал на склон. Вон он идет.

– Один пасешь такую отару? – поинтересовался Хасан. Хотел узнать, не бывает ли здесь Саад.

– Одному разве справиться? Младший брат со мной. – Парень показал на склон. – Вон он идет.

Спустился, подошел к ним мальчишка – младший сын Саада, исподлобья посмотрел на Хасана. Хасан почувствовал этот взгляд и подумал, что, может быть, мальчишка знает его. И он поспешил уйти.

– Если зайдешь к нам, гостем будешь! – крикнул старший. – Есть где переночевать.

Хасан оглянулся, не ответил, пошел дальше.

– Ага, зайдет он к тебе, – кивнул мальчишка, посмотрев на старшего брата. – Это же сын Беки.

– Откуда знаешь?

– Так, знаю. Видел, когда сход был в селе. Еще брат, которого солдаты убили, говорил: «Он скоро покажет твоему отцу».

Они долго смотрели вслед Хасану.

Дождавшись темноты, Хасан, никем не замеченный, вошел в село и направился к своему двору. Решил ночь провести дома, а рано утром уйти в лес. Остановившись у плетня неподалеку от ворот, он прислушался, огляделся вокруг – не слыхать ли чего тревожного и не видать ли кого?

Вокруг было тихо. Если бы не одно чуть освещенное окно, можно было бы подумать, что в доме у них и живой души нет.

Хасан нырнул во двор, и едва он успел закрыть за собой плетень, служивший воротами, как по улице промчались несколько всадников. Затем в той стороне, куда они ускакали, дважды прогремели выстрелы. И снова наступила тишина. Удивило Хасана то, что даже собаки не залаяли. «Привыкли, выходит, – подумал Хасан, – к топоту конских копыт и к выстрелам, которые вот ведь уже два года не прекращаются в селе!..»

Хасан тихо подошел к окну и заглянул в него. В комнате, кроме Кайпы, никого не было. Покачивая ногой люльку, она шила чувяк. Игла, видно, не поддавалась, и Кайпа пыталась вытянуть ее зубами. У Хасана сердце сдавило от жалости. «Бедная нани, – подумал он, – каково ей сейчас!»

Хасан постучал в дверь.

– Кто там? – спросила Кайпа. Голос ее при этом звучал довольно спокойно.

– Я это, нани, – проговорил Хасан в дверную щель.

Услышав ответ, Кайпа от неожиданности словно онемела. Рука, которую она была протянула, чтобы отодвинуть щеколду, задрожала. Давно уже ничто больше не пугало и не удивляло несчастную женщину. Чего она только не натерпелась в последние годы! Казалось бы, жизнь ожесточила ее, но вот, услышав голос сына, которого и не ждала – так он был далеко, Кайпа вся вдруг обмякла, словно бы наконец, ощутив всю тяжесть пережитого, и горько заплакала…

– Как ты пробрался сюда, сынок? – спросила она, обнимая худыми, словно детскими, руками Хасана. – Ведь проклятые гяуры так и рыщут!..

– Ничего, видишь, стою перед тобой цел и невредим.

Хасан гладил голову матери, ласково смотрел ей в глаза, не зная, какие слова сказать ей в утешение.

– Как ты здесь, нани? Одна…

– Почему же одна? А Суламбек? Он же со мной!.. – Кайпа сжала губы, силилась взять себя в руки, но слезы не унимались, и, бросившись на грудь сыну, она сквозь рыдания сказала: – Не уберегла я Султана!..

– Ты не виновата, нани! Не плачь!.. Я все знаю… Что теперь по делаешь…

– А Хусен добрался в горы? – спросила Кайпа, чуть успокоившись.

– Наверно, добрался…

– Вы разве не виделись с ним? – заволновалась Кайпа.

– Так мы же все в разных местах, нани. Не очень-то там встретишься, в горах…

– Я думала, вы все в одном месте. И Хусен с тобой…

– Встретимся еще. Вот вернусь назад…

– Вместе бы оно лучше. И мне бы спокойнее. Здесь опасно. Особенно для вас обоих. Старшиной-то у нас эта змея Саад.

«Не долго ему осталось быть старшиной!» – подумал Хасан, но вслух ничего не сказал.

Подойдя к люльке, он взял на руки малыша. До того в голос оравший Суламбек замолк и уставился на Хасана.

– Смотри, как вырос!..

– Скоро уж ходить будет.

– Чем же ты его кормишь, нани?

– Бабушка его, Кабират, носит нам молоко. Как только подоит корову, так зовет меня к плетню. Бывало, и Султану иногда перепадало!..

У Хасана на глаза навернулись слезы. Он смахнул их, отошел и сел на нары. Долго сидел опустив голову. Мать собрала ему поесть. И хотя с самого утра он и маковой росинки во рту не держал, сейчас так почти ничего и не съел. Все больше выходил в сенцы и курил, курил…

Было уже за полночь, а Хасан не ложился. Кайпа подумала, что сын, может, не решается прилечь из опасения, как бы не нагрянули стражники.

– Ты ложись, – предложила она, – а я постерегу. Будь спокоен, никого не впущу в дом. Кто полезет, получит колом по голове! – решительно заключила Кайпа.

Хасан улыбнулся.

– Если кто явится, нани, я и сам с ним разделаюсь.

– Нет уж! В доме я за все в ответе. К тому же с меня и спрос невелик. Я ведь женщина, не каждый поверит, коли кто скажет, что ударила…

Хасан долго сидел, не спал.

А в это время у ворот, прижавшись к плетню, стояли два деникинца и стражник-сагопшинец, подосланные Саадом. Деникинцы остались стоять на месте, а стражник приблизился к дому, подкрался к слабо освещенному окну. Первым он увидел Хасана, сидящего на поднаре, Кайпа примостилась на низком стульчике около железной печурки.

Не смог стражник навлечь на голову этой женщины, у которой еще глаза не просохли, новое горе. И он, постояв еще немного, тихо вернулся к деникинцам и сообщил, что в доме одна старуха.

– Если одна, то почему она так долго не спит? – спросили те.

– Богу молится. – Стражник поднес к своей голове руки, показывая, как она молится.

И все трое ушли.