– Очень подходит!

– Честный человек!..

– Какой из него старшина, он же не знает языка бумаги.

Мнения разошлись.

– Языка бумаги не знает, зато знает язык людей. Знает, клянусь богом! – выкрикнул Гойберд.

– Есть возражение против него? – спросил Торко-Хаджи.

– Кто может быть против него! – ответили сразу несколько голосов.

– Кто против, поднимите руку.

Но рук никто не поднял. Не решились идти против большинства.

Хасан стоял довольный. Кругом происходило то, о чем он и мечтать не мог всего несколько дней назад.

Избрали в Совет и Малсага. Против него никто и слова не произнес, если не считать Товмарзу, который попробовал было съязвить, что, дескать, зять шурином править будет. Но Товмарзу словно бы и не расслышали.

– Малсаг человек грамотный, – поддержал Гарси. – Кто-кто, а уже он-то знает язык бумаги. Но зачем выбирать человека, который не знает того, что он вчера ел?

– Кого ты имеешь в виду? – скользнул сердитым взглядом по Гарси Элберд.

– Того, за кого ты поднял обе руки.

Элберд и все, кто слышал их разговор, понимали, что Гарси имеет в виду Исмаала. Некоторые считали, что причиной для выпадов Гарси служит вражда из-за дочери Соси, но Элберд так не думал. Ему казалось, что Гарси презирает Исмаала из-за бедности.

– Да, я поднял за Исмаала обе руки, – проговорил Элберд, плотно сжав губы. – И если бы у меня было десять рук, я все их поднял бы за него. Потому что Исмаал настоящий человек, настоящий мужчина, он знает все нужды народа…

– Такой настоящий мужчина, как и ты, – прошипел Гарси. – Одинаково потертые овчины.

– Подлец! – кинулся на него Элберд.

Люди удержали их.

Хасан стал протискиваться к ним. Элберд был спокоен.

– Отпустите его, пусть подойдет, – сказал он, кивнув на Гарси. Вдруг его тонкие губы растянулись, белые как снег зубы заскрежетали. – Скажи спасибо, что ради такого дня не хочется марать о тебя руки.

– А что бы ты сделал, кара-ногай?[65]

– Разбил бы в кровь твою рожу.

– Что!.. – Гарси снова стал вырываться.

Он вытащил из ножен кинжал. Элберд этого не заметил. Но вдруг услышал, как в толпе закричали:

– Убери кинжал! Побойся бога!

– Пусть помашет им! – улыбаясь, сказал Элберд. «я» Чтоб ты носил платок своей жены, если вложишь кинжал обратно в ножны!

– Пустите меня, пустите! – рвался Гарси.

Но в этот миг Торко-Хаджи пошел к нему.

– Торко-Хаджи идет, Торко-Хаджи! Уймись, Гарси!

– Пусть хоть сам отец Торко-Хаджи идет.

Но когда перед ним остановился Торко-Хаджи, когда Гарси увидел перед собой сердитые глаза старца, он расслабился, как развязанная арба дров, и тихонько вложил кинжал в ножны.

– Однажды я ходил проведать тяжелобольного, – проговорил Торко-Хаджи, пристально глядя на Гарси из-под серых кустистых бровей. – На вопрос, как он себя чувствует, больной ответил, что хорошо, а затем показал пальцем в угол и сказал: «Вон там, в углу, он пришел и сел…!

– «Кто это?» – спросил я. «Ангел смерти, – отвечает больной. – Я выстрелил, и он исчез. Пусть только попробует вернуться. Наган здесь», – показал больной, хлопая рукой по подушке. Дня через два-три человек этот умер, несмотря на то, что под подушкой у него лежал наган. Оружие, как видишь, больным не помогает. Не поможет оно и тебе. Ведь ты пытаешься защитить отживающее. Тебе надо хорошенько подумать. Может, тогда поймешь, что несет и людям, и тебе вместе с ними советская власть.

Медленно повернувшись, Торко-Хаджи ушел на свое место. Люди, которые внимательно слушали его, одобрительно закивали вслед:

– Воллахи, правильно говоришь.

– Хороший дал совет.

Гарси молча уставился в землю.

Сельские богачи хотели избрать старшиной Зарахмета. Они рассчитывали, что это поможет им сохранить свои богатства. Гарси не был богачом. Он пытался угодить Сааду, рассчитывая таким образом приблизиться к ним, к богачам. И уж очень ему хотелось, чтобы Саад, которого нет на площади, узнал, что Гарси стоял за избрание Зарахмета, потому-то он и выкрикивал против Исмаала.

Наконец избрание сельской власти закончилось. Кроме Исмаала и Малсага, выбрали еще несколько человек.

– Эти люди – власть нашего села, – сказал Торко-Хаджи. – Знайте: кто пойдет против них – пойдет против всего села.

– Против села и против советской власти, – добавил Дауд.

– Да, против советской власти. Землю тоже будут распределять они. По составу семьи…

– Говорят, что будут давать семена для посева, это правда? – спросил кто-то из толпы.

Торко-Хаджи посмотрел на Дауда. Сам он не знал, что ответить.

– Да, будут, – сказал Дауд. – Этот вопрос еще окончательно не решен. Но вроде будет так.

– Дай бог, – сказал Гойберд, подняв глаза к небу.

– Жди, сбросят тебе через дымоход, – сверкнул главами Товмарза.

Гойберд пропустил эти слова мимо ушей. Все его внимание было приковано к Торко-Хаджи и к Дауду.

– Семена, если нам их дадут, тоже будут делить те люди, которых мы сейчас выбрали, – пояснил Дауд. – Смотря по тому, у кого какое хозяйство.

– Это правильно…

– У некоторых сапетки полны кукурузы.

– На сегодня пора, пожалуй, кончать, – сказал Торко-Хаджи.

– Правильно, пора!

– Все поняли, люди?

– А чего же тут не понять? Поняли.

– В таком случае пусть наша новая власть будет доброй и справедливой!

Люди стали неспешно расходиться. Шли по двое, по трое. Оживленно обсуждали услышанное. Говорили о новой власти, делились надеждами.

Хасан поискал Исмаала и Малсага. Но не увидел ни того, ни другого. Только Элберд попался ему на глаза. Он разговаривал с кем-то. Через минуту они разошлись в разные стороны. Хасан заметил, что вслед за Элбердом пошли Гарси и сын Соси Тархан. Гарси зажал в руке кинжал. Хасан кинулся к ним. Но прежде чем он успел закричать, предостеречь Элберда, тот уже был пронзен кинжалом. Те двое, что минуту назад разговаривали с Элбердом, не успев еще отойти очень далеко, кинулись к нему, подхватили с обеих сторон, чтобы он не упал. Элберд зажал ладонями кровоточащую рану, криво улыбнулся и сказал:

– Отпустите, ничего страшного.

Ни Гарси, ни Тархана поблизости уже не было. Видно, удрали. Люди суетились вокруг Элберда.

– Из-за спины вонзил, – проговорил Элберд, как бы оправдываясь. – Если бы не так… Я себя сдерживал ради такого дня, как сегодняшний. Не то… – он не договорил и стал медленно опускаться, как подрубленное дерево, веки его закрылись. А со всех концов уже сбегались люди.

– Где убийцы, куда они делись? – кричали люди.

– Наверно, через тот забор перелезли и…

– А, негодяи!..