скорее расстроенный.

— Давно хочу тебе сказать. Тур: мелкое здесь все. Ну что мы с тобой совершили, будем говорить, героического со времен Херсонградского побоища? Да ничего, затопчи нас кабан!

— Я отомстил за семью.

— Ну да, конечно, это верно. Ну а потом? Вот возьмем, к примеру, этого убогого Катрана… Мелочь! Поди-ка сравни его с Макотой, да он же словно ползун перед панцирником! Тьфу, а не бандит! Нет, и не спорь со мной! Измельчала Пустошь, иссякла! Нет героев, не осталось ни одного великого злодея… Тогда, после драки с Макотой, я как рассуждал? Мы с Тураном будем колесить по Пустоши, вызнавать всякие ее секреты и разгадывать загадки, это окажется очень весело! И очень доходно! А потом я приду к Макс и скажу: «Угости меня обедом, красавица, а я тебе расскажу такое, что у тебя уши трубочкой свернутся…»

— Дался тебе этот обед, третий сезон о нем мечтаешь. Пришли. Ага, заперто… Погляди в кошельке Коськи, ключа там нет?

— Вот он, ключик.

Белорус отпер замок, они отворили дверь. За ней начинался длинный коридор, изнутри пахнуло плесенью. Тусклого света, льющегося с лестницы, хватало, чтобы разглядеть проход на пять-шесть шагов. Дальше было темно.

— Эй, душа живая, отзовись! — позвал Белорус. — Дед, выходи!

Тишина.

— Неужто соврал Коська? Ай-яй-яй, пред смертью врать — как нехорошо… дед, ты здесь? Мы — отважные герои, спасти тебя пришли!

— А тут я, — сочным басом ответили из темноты.

Перед Белорусом во мраке возник приземистый силуэт. Передвигался старик совершенно бесшумно.

— Выйдем на свет, — сказал Туран.

— Погоди, а пошарить здесь, барахло бандитское поискать?

— Нет здесь ничего, иначе пленника не заперли бы, — бросил Туран через плечо. Он уже шагал по лестнице. Белорус вздохнул и пошел следом, бормоча:

— Вот всегда с тобой так. Я бы поискал, пошарил по подвалу. Пусть не нашел бы ничего, зато развлечение. А ты лишил меня надежды. То есть ты прав, конечно, как всегда прав… и это грустно.

Освобожденный дед засеменил за Тимом. Выйдя на свет, он оказался совсем невзрачным, его внешность никак не соответствовала густому глубокому голосу. Приземистый, тощий, хотя и широкоплечий. Голова обмотана тряпкой, одет в грязный желтый плащ — длинный, едва не до пола. Под обтерханным краем плаща — кожаные штаны и стоптанные башмаки со шнурками. Лицо скрывается под свисающими концами повязки и здоровенными темными очками. Левое стекло треснуло. Видно только, что старик очень смуглый.

Когда поднялись на первый этаж, дед спросил:

— Стало быть, убит Коська Катран?

— Раз уже не орет, стало быть, прикончил его Натаниэль, — пояснил Белорус. — Поначалу-то орал. Мы его живым взяли, чтобы потешился старичок, отомстил за внучка убиенного.

— А вы кто такие? — Когда спасенный говорил, голос его гудел, переливался по коридору из конца в конец и казался чем-то густым, вещественным.

— Ох, и голос у тебя, папаша, — восхитился Белорус. — Его, будем говорить, можно на лепешку намазать. Ревешь, как кабан! Видал кабанов когда? Они на севере живут, ревут вроде тебя.

Старик покачал головой. Кабанов он не видел.

— Ну а мы, чтобы ты знал, великие герои. И за небольшую плату — за, будем говорить, совершенно ничтожную плату — беремся за опасную работу… ну и доводим ее до конца. Если нужно кого убить, то есть злодея прикончить или, напротив, кого-то защитить из числа обездоленных и обманутых, это по нашей части.

Старик с шорохом втянул воздух морщинистым носом и, неожиданно быстро шагнув к Белорусу, ткнул в один из многочисленных кармашков жилетки:

— Отдай!

— Чего?

— Кохар отдай! Мне без него плохо. — Дед говорил уверенно и руку тянул так, будто знал: отдадут то, что попросил. — А если работа вам нужна, так я предложить могу.

— У тебя золота нет, — неуверенно возразил Белорус.

Веселье вдруг покинуло рыжего, было что-то необычное в манере старика, что-то такое, что заставляло слушать его и беспрекословно соглашаться.

— Отдай кохар, — кивнул Туран. — Что предложишь, дед?

— Есть у вас самоход? Свезите меня в Киев, в тамошний Храм. В награду получите золото. У меня нет, но в Киеве вам заплатят за вести, которые я везу.

— Много заплатят?

— Много, — старик качнул головой, и отблески пробежали по стеклам очков.

— Сто золотых? — Белорус попытался говорить насмешливо, но у него получилось, вопрос прозвучал как-то неуверенно.

— Сто — слишком много. Катрану говорил «сто», потому что он разбойник, с ним по-честному нельзя, а вам обещаю справедливую плату.

— А не брешешь? — Тим бодрился из последних сил.

— Шакалы брешут, Илай правду говорит.

— Илай, значит, — повторил Туран. — Хорошо, расскажешь по дороге о своем деле. Здесь все равно оставаться незачем. Если что стоящее у тебя, мы возьмемся.

На площади возле сендеров толпились родственники и подручные Фишки. Когда Туран со спутниками вышли из дома и направились к «Панчу», толпа расступилась — люди подались в стороны, чтобы поглядеть. Посередине остался Натаниэль с топором в руках. По лезвию стекала кровь. Старик, кряхтя, разогнул поясницу и приложил ладонь ко лбу, разглядывая Илая.

— А это кто с вами? Не один ли из бандитов?

— В плену у Коськи был, мы освободили. Будем говорить, спасли от верной смерти.

Спасенный пленник Фишку не интересовал. Он тут же отвернулся и ткнул окровавленным топором в сторону Дениса, тот попятился.

— Голову с собой заберем, понял? — прохрипел Натаниэль. — Над воротами повешу. Там, где жестяной бензовоз, только чуть повыше.

Илай забрался в «Панч» и тихонько уселся за водительским сиденьем. Грузовик тронулся, площадь осталась позади. Туран вывел «Панч» из лабиринта развалин, перед ними расстилалась Пустошь. Илай принялся монотонно рассказывать:

— Я еду в Киевский Храм с поручением от Владыки Баграта. Везу письмо важному человеку. Человек тот вестей очень ждет, а птиц почтовых у Владыки не осталось, он меня послал. За такие вести награда будет, так мне самим Владыкой Багратом сказано. Я пристал к торговому каравану, думал, довезут безопасно. Но налетела банда, и…

— Понятно, — бросил Туран. — Мы едем в Киев.

— А… — начал было Белорус, потом почесал рубец на скуле и промолчал.

Когда проезжали мимо молодой липты, пробившейся среди каменной россыпи, Илай попросил остановить и дать ему нож.

Он вылез из самохода и направился к дереву. Опустился на колени среди выпиравших из земли камней, поклонился — просил у дерева прощения за предстоящий ущерб. Сделал надрез на коре, дождался, пока стечет капля смолы, и замазал трещину на стекле очков.

Белорус, наблюдая за поведением странного спутника, только головой покачал:

— Смотри, какой дед. Вроде дикий совсем, а как заговорит — так вроде ничего, очень даже ого-го! А ты почему согласился-то с ним в Киев ехать?

— Ты же сам хотел.