собрались вокруг полюбопытствовать, тычась ртами в голубой нейлон. Лазарел посмотрел на них очень подозрительно.

— Ночью будем дежурить по очереди, — сказал он.

Эдвард согласился, хотя и не знал, от кого они будут сторожить мешок. Знал он только одно: когда придет его очередь заступать в дозор, он будет держаться на расстоянии. Возможно, эту миссию согласится взять на себя Ашблесс, который редко спит по ночам.

Ночь выдалась ясная — никакого тумана и всего с ним связанного, только редкие угрюмые облачка выносило порой из океана; они взбирались на холм и исчезали. В небе сияла огромная луна, отражаясь в океане широкой серебряной двойной дорожкой. Профессор Лазарел и Эдвард отправились к бухточке с водяным человеком, следить за своим сокровищем. Ашблесс, сегодня особенно усталый и дряхлый, сидел у костра напротив Джима и развлекал его явно выдуманными рассказами о лондонском свете девятнадцатого века — анекдоты, семейные истории и невероятные подробности из жизни Вордсворта и Байрона, которых он неизменно величал не иначе как Билл и Ноэл. Джиму все это совершенно не нравилось. Ему грустно было думать, что судьбы и имена великих поэтов теперь служат литературному приукрашиванию чьих-то пустых историй. Джим и представить себе не мог, что за удовольствие Ашблесс находит в пересказывании подобных сплетен.

Ровно в полночь Ашблесс встал, достал из рюкзака бутылку и наполнил из нее фляжку, после чего спрятал и то и другое в карманы своего удивительно длинного пальто. Поэт быстро повернулся и внимательно посмотрел на Джима, который, сидя перед костром, уже давно клевал носом. Покопавшись в рюкзаке, Ашблесс вытащил оттуда разные мелочи и тоже рассовал их по карманам. Сложив на свой спальный мешок пару рубашек, брюки, несколько книг и бумаги, поэт скатал его и перевязал получившийся неуклюжий тюк шпагатом. Было ясно, что Ашблесс куда-то собирается, вероятно в ночное дежурство к бухте с драгоценным мешком, чтобы подменить там профессора Лазарела и дядю Эдварда. Джим озадаченно посмотрел Ашблессу вслед, чувствуя, что его неудержимо клонит в сон.

Через час Джим проснулся от холода — костер почти догорел — и с затекшими ногами. Он решил остаться спать на воздухе, поскольку ночь была ясная, встал и пошел за вторым одеялом. Из-под сетчатого полога его просторной парусиновой палатки выглядывали ноги дяди Эдварда в спальном мешке. Из обиталища профессора Лазарела доносился богатырский храп. Заметив рюкзак Ашблесса, пустой и приплюснутый, Джим вспомнил о своих подозрениях часовой давности. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что никто его не видит, Джим взял рюкзак в руку и поднял его. Рюкзак был совершенно пуст.

Джим скинул куртку, быстро натянул свитер и снова надел куртку. Он решил взглянуть на Ашблесса и зашагал по тропинке на запад, в сторону соседней бухточки. Если у бухты никого не окажется, это будет совсем неудивительно, подумал Джим. Он дал маху, нужно было следить за Ашблессом с самого начала. Он еще не дошел до бухточки, когда услышал доносящиеся оттуда тихие голоса, два из которых узнал сразу же. Спрятавшись в тени гранитного выступа, Джим тихонько высунулся из своего убежища и увидел на берегу бухточки трех человек — Ашблесса, Пиньона и доктора Иларио Фростикоса.

Растерзанный спальный мешок Джима с его таинственным содержимым все еще плавал в прудке, привязанный веревками к трем большим камням. Ночь была настолько светлой, что рядом с мешком с водяным человеком можно было различить водоросли и подводные камни. Стоя друг напротив друга на прибрежном испещренным длинными тенями песке, Пиньон и Ашблесс спорили. Неподалеку от берега качалась на волнах небольшая подводная лодка, та самая, которую Джим уже видел два раза в тумане.

— Они сейчас знают не больше чем месяц назад, — презрительно произнес Ашблесс.

— В этом я не сомневаюсь, — спокойно отозвался Пиньон, словно сказанное поэтом само собой разумелось. — Но если они и узнают что-нибудь? Если поймут природу приливных прудков, что с того? Вы что, броситесь туда за ними вслед?

Ашблесс промолчал.

— Мое предложение все еще в силе, — продолжил Пиньон. — Мне нужен биограф-долгожитель вроде вас — извините за выражение. Условия остаются неизменными. А теперь взгляните вот на это.

Пиньон вытащил из кармана пальто фонарик и посигналил им субмарине — включил и выключил четыре раза. Ашблесс поднес к губам фляжку и сделал долгий глоток, но подавился и закашлялся — лодка с гудением вертикально поднялась в небо, с нее полились вниз, в океан, потоки воды, под днищем горел изумрудный и лиловый свет, берущийся непонятно откуда, из невидимого источника, может быть от самой луны. Подобно «Метрополитену» Хасбро, подводная лодка, напоминающая гигантскую пулю, приблизилась к берегу. Теперь Джим уже не сомневался в том, что вчера видел в воде именно Гила. Летающая субмарина рассеяла все его сомнения.

Ашблесс стоял как завороженный и с открытым ртом смотрел на медленно и лениво вращающийся в лунном свете винт лодки.

— Антигравитация? — прохрипел он.

— Конечно, — отозвался Пиньон. — Проще простого. И это еще не все. К первому апреля мы собираемся достигнуть центра Земли. Машина уже полностью закончена. Этот парень Пич — гений. Он может все — он сделал вечный двигатель и антиматерию, представляете? По сути дела, большая часть его изобретений проста до смешного. А что есть за душой у ваших чистоплюев? Мертвец в мешке. Что они собираются с ним сделать — спросить у него, как пройти в Эльдорадо? — Пиньон хихикнул. Ашблесс провел рукой по волосам. Потом оглянулся через плечо на лагерь — виновато, как показалось Джиму. Встреча на берегу, уже не сомневался Джим, была назначена заранее. Поэт был готов к бегству. Поутру им предстояло проснуться и обнаружить, что тот исчез вместе с водяным человеком.

Субмарина снизилась к пляжу, из ее брюха выпала и развернулась веревочная лестница, она раскачивалась прямо у ног поэта. Один за другим вся троица вскарабкалась по лестнице и скрылась внутри четко вырисовывающегося на фоне луны аппарата. Лестницу втащили обратно, и подводная лодка медленно заскользила в сторону океана, унося изменника Ашблесса. Над прудком с водяным человеком летающая субмарина на миг зависла. Существо в мешке изогнулось и дернулось два раза, словно рыба в сети. Джим вскрикнул. Привязанные к камням веревки натянулись и лопнули, мешок с водяным человеком поднялся невысоко в воздух, пронесся над водой, осыпая океан градом поспешно отцепляющихся крабов, и шлепнулся в волны в сотне футов от берега.

К тому времени, как Джим разбудил профессора Лазарела и дядю Эдварда и они вместе прибежали обратно к бухточке, подводная лодка превратилась в отдаленное сияние в небе, неторопливо спускающееся к воде. В течение нескольких минут казалось, что субмарина летит на север в глубь континента, но у самого берега лодка скрылась под волнами.

— Это был Фростикос? — спросил Джима дядя Эдвард, после того как снова разожгли костер.

— Да, — ответил Джим. — Это был он. Я узнал по волосам — белым, как подводная лодка. Ашблесс знал, что они будут ждать его на берегу. Я почти уверен. Он специально забрал все из своего рюкзака. Он давно уже с ними договорился. Не понимаю, зачем он так потешался над нами все это время?

— Предатель! — воскликнул профессор Лазарел, гораздо больше разъяренный потерей водяного человека, чем переходом поэта на сторону неприятеля. Профессор замолчал, раздумывая о летающей субмарине. — Ты уверен, что это дело рук Пича? — спросил он внезапно. — Господи! Помните эту его спринцовку для носа, о которой он болтал в день погружения на батисфере? Зачем она была ему нужна? Для использования приливов и отливов в своих целях или для чего-то другого?

— Для антигравитационного двигателя, — подсказал Джим.

— Антигравитационный двигатель! — Лазарел покачал головой. — На кой черт сдалась им антигравитация, если они собираются к центру Земли? Они кончат в сумасшедшем доме. Поправь меня, Эдвард, если я ошибаюсь, но антигравитация противоречит всем основным принципам релятивистской теории.

— Ты прав.

Лазарел вздохнул. Дядя Эдвард попросил Джима еще раз рассказать им историю с машиной Хасбро и ее антигравитационным глушителем. Джим, во имя истины и ввиду изменившихся обстоятельств, при которых его теперь вряд ли приняли бы за помешанного, описал в заключение и полет под дождем над крышами домов Ройкрофта Сквайрса на велосипеде — чего впоследствии сам Сквайрс не помнил или отказывался