ближайшей грудой камней что-то плеснуло. Что-то поднялось на мгновение из глубины и сразу же снова исчезло под водой. В сторону берега побежала дорожка пузырей и волнующейся воды, словно какое-то неизвестное существо плыло к ногам Джима по мелководью. Он хотел закричать, разбудить дядю, предупредить о приближающемся водяном человеке, но испугался, что рассеет этим наваждение, разорвет тонкую пленку очарования ночи, после чего таинственное существо наверняка исчезнет, уйдет в глубину.
Из воды показалась голова в каплях влаги и взглянула на него снизу вверх, умоляя о чем-то. Рот существа задвигался, оно покачало головой из стороны в сторону, словно владело огромной и печальной тайной, которую не могло раскрыть. Это был Гил Пич.
Джим вскрикнул, хотя увиденное его совершенно не удивило. Он давно уже чувствовал близкое присутствие Гила. Именно в ответ на его неслышный зов он отправился к берегу. Не успел крик Джима утихнуть, как Гил исчез — снова погрузился в воду. Туман на мгновение рассеялся, и в сиянии луны Джим увидел субмарину-призрак, выбирающую якорь. За его спиной раздался топот, и через миг после того, как туман снова сомкнулся, совершенно скрыв океан, трое его спутников подбежали к нему.
Лазарел долго не унимался и по пояс в воде бродил по мелководью в поисках водяного человека, спотыкаясь о камни и путаясь в водорослях. В то, что из воды высовывал голову Гил Пич, он не поверил. Водяной человек, говорил Лазарел, выглядит примерно так же, имеет похожие признаки — щелевидные жабры на шее, перепонки между пальцами и все такое. Обходя массивный, торчащий из воды камень, Лазарел ухватился за его выступ, покрытый скользкой тиной, попытался переступить и подняться чуть повыше, но рука его соскользнула, и с пригоршней зеленых водорослей он с криком упал спиной в прудок и исчез под водой. Дядя Эдвард, закатав штаны по колено, что было совершенно бесполезно, бросился на помощь, и в конце концов оба, ничего не обнаружив, мокрые с головы до ног выбрались на берег.
— Видел что-нибудь? — спросил Лазарела Ашблесс, в очередной раз прикладываясь к своей фляжке. Он протянул фляжку профессору, который отстранил ее, слегка обиженный беспечностью вопроса.
— Я
— Что здесь нужно этой подводной лодке? — удивлялся дядя Эдвард, вороша угли палочкой. — Для чего она кружит около острова? Может быть, этот водяной человек тоже оттуда? Что-то вроде разведывательной миссии.
— Если у них имеется в распоряжении подводная лодка, — отозвался Ашблесс, — тогда зачем им водяной человек? Это уже излишество — тебе не кажется? — он улыбнулся Эдварду.
— А я уверен, что это был Гил, — вставил Джим. — Я не просто видел его. Мне показалось, что он звал меня по имени.
— Я допускаю такую возможность, — серьезно кивнув, заметил профессор Лазарел. — Но более вероятно, что это был обычный водяной человек, один из тех, которых сейчас начали замечать в разных местах. Появление Пича у нашего острова было бы невероятным совпадением — мы знаем, что случилось с его отцом… среди миллионов квадратных миль всех океанов Гил выбрал тот же клочок суши и тот же уикэнд — нет, это невозможно. Я просто не могу в это поверить.
— Если только он не приплыл на субмарине, — отозвался Эдвард. — Это не был случайный водяной человек. Может быть, меня сбил с толку туман, но сегодня ночью я ощущал в воздухе что-то необычное, что-то… — он замолчал и прищурился, глядя на Лазарела, как будто ждал, что его друг напомнит ему вертящееся на языке слово, как сделал бы Уильям. Ашблесс выручил его.
— Что-то рыбье, — вставил он.
— Да, что-то вроде. — Эдвард набил табаком трубку. — Не уверен, что вы правильно меня поняли. Некоторое время назад мне показалось, что все мы словно бы под водой. Жуткое ощущение.
— Хм, — отреагировал Лазарел, — мне кажется, я понимаю тебя.
— Тут все дело в тумане, джентльмены, — объяснил Ашблесс. — Я уже говорил вам, что воздействие его на человека очень сильно. Это то же самое, что темнота — очень похоже на темноту. Нам необходимо видеть, что творится вокруг. Это у нас в крови. Если мы не можем видеть окружающее, то населяем его гоблинами — вымыслом. Все очень просто. Мы в два раза сильнее боимся того, что может случиться, чем того, что уже происходит. Например, поэт должен уметь сдерживать свое воображение. Он обязан это делать, если желает, чтобы оно служило ему. Поэзия не похожа на скачку с отпущенными удилами, наоборот, нужно долго учиться править ею. Сегодня ночью мы с вами, джентльмены, были свидетелями простейшего с научной точки зрения явления — встречи теплого воздуха и холодной морской воды. Результат — туман. Влажность достигает такого уровня, что в воздухе возникает водяная взвесь. Проще пареной репы, и не нужно выдумывать никаких бежавших друзей или кораблей-призраков. — Поэт отечески улыбнулся Джиму, словно говоря ему, что галлюцинации — обычное дело, если принять во внимание его возраст и необузданное воображение.
Джим внезапно перестал доверять поэту. Ему почему-то вспомнился Пиньон, и это укрепило подозрения, превратив их в уверенность, что Ашблесс ведет двойную игру, водит их за нос. Дядя Эдвард тоже казался недовольным. Он подмигнул Джиму и покачал головой. Профессор Лазарел, тем не менее, в рассуждениях Ашблесса нашел рациональное зерно. Он предпочитал верить в конденсацию влаги, а не в призрачные корабли. Мысли о таинственной субмарине, блуждающей вдоль побережья острова и наблюдающей за ними, осложняли и без того непросто складывающуюся ситуацию, которую усугубляли нестерпимый зуд в спине под просоленной рубашкой, холод ночи и туманная сырость, пропитывающая волосы, что выбивало его из колеи. А о кораблях-призраках можно будет подумать завтра при свете дня.
Остаток ночи прошел без приключений, а к утру туман рассеялся. Ровно в восемь профессор Лазарел и дядя Эдвард снова вышли на лодке в океан, а Джим отправился на свой холм. Ашблесс, всю ночь сражавшийся с рифмами, остался в лагере отсыпаться.
Зимние дожди размыли склоны холма и снесли камни и кустарник к его подножию, ближе к океану, нагромоздив все это с узкими вертикальными промоинами прямо над верхней кромкой прилива. Куски скал с торчащими острыми краями грозили вот-вот сорваться вниз, по пути размолов в порошок палеозойских цефалоподов и ископаемые останки водорослей. Пока профессор Лазарел опускал в воду грузило, отматывая в пучину бесчисленные ярды троса, Эдвард в бинокль изучал склон холма.
Отвернувшись к океану, он принялся рассматривать яркие блики утреннего солнца на волнах. Что он там хотел увидеть, он и сам не знал. Скорее всего — ничего. Он вспомнил, как тринадцатилетним мальчишкой бродил по окраинам пустыни в поисках драгоценных камней — рубинов, изумрудов, все равно — и в результате нашел среди черных и коричневых булыжников кусок кристаллического кварца величиной с кулак.
Только недавно ему казалось, что среди теней и складок холма он различает что-то, напоминающее кости доисторических животных, — рогатый череп трицератопса, позвоночник стегозавра сдвумя рядами выростов, похожих на акульи зубы, — а на поверку оказывалось, что он принимал за желаемое силуэты скользящих по небу мимо солнца редких облаков, под которыми тени и пятна темнели и приобретали глубину, ненадолго четко выделяя части формаций длинных слоев отложений.
Эдвард вдруг подумал, что склон утеса, нисходящий в океан на невообразимую глубину, при желании можно представить в виде вертикальной дороги, один конец которой уходил в недра земли, а другой возносился к звездам, — дороги, по которой легко отправиться в прошлое, мимо хрупких слоев отложений кайнозоя в мезозой, в эру крылатых рептилий, в эру джунглей, полных гигантских цикад, откуда еще через 300 миллионов лет он попадет в папоротниковые топи и мутные моря палеозоя, кишащие рыбообразными чудовищами и зубастыми китами. Еще глубже, вблизи полого ядра Земли, начнется эра рыб и странных бесчелюстных.панцирных созданий, ползающих по травянистому дну силурийских морей, которые исчезнут в кембрии с его бесцельно копошащимися в водорослях жуками-трилобитами и брахиоподами, что продолжится около миллиона лет, за чем последует миллиард лет, где не будет абсолютно ничего, кроме мутной слизи и одноклеточных растений, следы которых сейчас скрыты глубоко под слоями геологических древностей на дне морей и океанов.
Внезапно Эдвард поймал себя на том, что смотрит в бинокль, но ничего не различает. Он сфокусировал взгляд на захлестываемом волнами гроте у подножия утеса, с зарослями похожих на резину водорослей, которые не менее чем через час скроются под тремя или четырьмя футами воды. Эдвард немедленно
