-Ну, да, кругом вранье, а у вас нет?

-Кругом вранье, а у нас нет! Нужды нет во вранье, коли они здесь с нами, – священник кивнул на стену и на икону Вседержителя.

-Как это нет нужды? Охмурить да деньги содрать.

-И много я сейчас с тебя спрашиваю денег за охмурение, много ты их принес?

-А вот, когда охмурите, тогда, может, и принесу. Вон, богатство у вас какое! Лампадки, поди, серебряные... Откуда? Охмуренные, небось и принесли, на их денежки.

-На их. А скажи-ка мне, можно ли вообще кого-нибудь охмурить? Чего это вдруг задумался? Да можно, конечно. А что для этого нужно? Да– обещать! Обещать, обещать с три короба! 'Тащите ваши денежки в концерн 'МММ', будет в мильон прибыли! Потащили, притащили, по носу получили. Охмурить, значит обещать дорогую вещь по дешевке. Ну, и ,естественно, надуть. А я, охмуряя тебя, ничего не обещаю, никакой в мильон прибыли. И ничего от тебя не прошу.

Я предлагаю обмен. Да и не я, а вот Он, – священник простер руку в направлении иконы Спаса Вседержителя и Антоша невольно тоже перевел глаза на взыскующие очи Царя царей, – через меня. Вот уже тридцать лет, с тех пор, как служу, Он мне приказывает, ибо я раб Его добровольный, чтобы я от Его имени предлагал обмен. Вот я предлагаю тебе. Баш на баш. Помажем без понтов! Ты Ему – свои грехи, всю грязь твоей совести – Он тебе – Царство Небесное... Что вздрагиваешь? Может, совесть у тебя чистая?.. Да вот, смотри, вот тут некоторые из охмуренных, вон, видишь, седой, старый... да, который с палочкой. На лоха, по-моему, не похож, чувствуешь, сколько силы в нем?

– Чувствую, – прошептал Антоша.

Старик, действительно, впечатляюще выглядел – взглядом птицу сшибет, рукой подкову разорвет. Старик стоял перед каким-то металлическим столом со вделанными в него маленькими подсвешниками. Все они были пусты, из одного только торчала горящая свеча, освещавшая лицо старика. Старик что-то шептал. Взгляд его был совершенно отрешен. И в то же время страшно сосредоточен. Нет, ни мыслью, ни созерцанием, ни воспоминанием был занят старик, но чем-то таким... таким грандиозно важным для себя, что Антоша, когда вгляделся в него все забыл, только глядел во все глаза. Никогда еще в моей жизни, ни у кого с кем он соприкасался, не видел он такого лица. Старик был занят, он не просто, стоял, он был занят каким-то деланьем, которое не мог ни понять, ни языком выразить Антоша.

– Что это? – спросил Антоша. Он так и сказал 'это', а не 'что он делает'.

– Это – молитва, – ответил священник, – он молится. В 43-ем году, когда наши войска форсировали Днепр у Киева... ты видел Днепр у Киева?.. Другого берега не видно. На самой середине бревно его перевернуло и он оказался в воде. В шинели и в сапогах. Ноябрь месяц. И он доплыл.

– Но это невозможно.

– Конечно, невозможно. Но он тогда взмолился в воде. Впервые в жизни. Только и успел сказать: 'Господи, помоги!' и ко дну пошел, захлебнулся, намок, да и холодюга жуткая. Сам рассказывал, что будто кто за шкирку его – р-раз и на поверхность выкинул. Стал барахтаться, а за шиворот так будто и держат его. Так и добарахтался. Он ведь тоже Антон. Тут, считай, треть прихожан Антоны, придел у нас Антония Римлянина. Думаю, что сам он и дотащил нашего Антона до берега, как когда-то его самого Господь на камне от злодеев сюда, на берег спасения, на Русь святую...

– А чего?.. О чем он молится?

– А это он у кануна стоит, где мы мертвых поминаем. Жена у него недавно померла. Вот за упокой души ее и молится.

– А чего за покойников-то молиться?

– А вот, когда помрешь, тогда узнаешь! Что б тот, кто умер, оказался бы в том самом Царстве Небесном, которое я тебе только что в обмен на грехи твои предлагал. И самое страшное для человека – если он не оставил по кончине своей ни одного молитвенника живого о себе, ведь за себя молиться умерший уже не может.

Сразу вспомнился Антоше его недавний друг. Знает он и родителей его и остальных родственников – ни у кого из них и мысли не возникнет стоять вот так перед кануном и просить для умершего какого-то Царства Небесного.

– Ну, а все ж таки, отец Антоний, – впервые Антоша назвал священника по имени, – Царство-то это, которое на обмен, оно где вообще? Глянуть бы, пощупать.

– Вот Он, Вседержитель,