Все новые и новые голоса сливаются в единый рев, набирая силу:
— Советники, ублюдки, убирайтесь вон из Мюльхаузена!
Многие из тех, кто кричит, не принимали участия в постановке данной сцены и искренне считают, что на площади начинаются волнения с целью смещения городского совета. И они правы.
Все происходит необычайно быстро. Волна, словно притянутая таинственным магнитом, начинает затапливать Киланшгассе, ведущую от рыночной площади к ратуше. Ручейки народа возникают то там то сям: благочестивым прихожанам вдруг срочно понадобилось посетить церковь.
В какой-то момент я осматриваюсь по сторонам и понимаю, что остался в одиночестве: Элиас, Генрих и Оттилия исчезли. Позади меня один крестьянин ударом локтя в горло, а кулака под ребра укладывает на землю своего противника, показавшегося ему слишком хорошо одетым.
— Да, брат, побьем безбожников как собак! — радостно воплю я.
Стражники очень постарались, чтобы их нигде не было видно. Город наш.
Раздается первый колокол вечернего звона.[16] Разыскиваю всех остальных у фонтана Архангела, где мы договорились встретиться, если потеряем друг друга из вида. Там стоят и двое других, которых я не знаю.
Пфайффер берет на себя роль хозяина, представляющего гостей:
— О, кто к нам пожаловал, наш мятежный студент! Это Бригель и Хюльм — двое из восьми представителей народа Мюльхаузена.
— А это, — говорит один из этой парочки, размахивая у меня перед носом чем-то, напоминающим массивную трещотку, — ключи от нашего города!
— …Что значит, — прерывает его второй, — право решать, кто должен выметаться отсюда, а кто может прийти сюда.
— Мы добились этого. Томас может вернуться, — объявляет Оттилия с улыбкой.
— А что касается всех вас, — продолжает Бригель или Хюльм, — добро пожаловать в свободный имперский город Мюльхаузен.
ГЛАВА 23
Статья десятая. Мы выражаем свое огорчение по поводу присвоения полей и пастбищ, в прошлом принадлежавших общине. Мы вновь возьмем их в свои руки, чтобы вернуть общине, за исключением тех случаев, когда это не будет подтверждено по закону…
Статья одиннадцатая. Мы не потерпим больше обычая выплачивать дань за умершего и не позволим больше позорного порабощения вдов и сирот против Божьей воли…
Статья двенадцатая. Наше искреннее убеждение и решительное требование заключается в том, что, если хотя бы одна статья из вышеперечисленных не будет подтверждена словом Божьим, она должна быть отменена… Мы намерены молить об этом Бога, ибо только Он, и никто другой, дает нам все это. Да пребудет со всеми нами благодать Господа нашего Иисуса Христа.
Новость о его прибытии передается из уст в уста по всей главной улице. Оба крыла толпы смыкаются, чтобы приветствовать человека, который бросил вызов князьям — тут и простые горожане, и крестьяне, сбежавшиеся из ближайших сел. Я едва не плачу от переполняющих меня чувств. Магистр, я хочу рассказать тебе, как мы боролись и как умудрились пробраться сюда, чтобы приветствовать тебя сейчас, когда поблизости нет ни одного шпика. Все они страшно напуганы, они наложили себе в штаны, а если только попробуют показаться на глаза, им угрожает смертельная опасность. Мы здесь, Магистр, и с твоей помощью мы поставим этот город с ног на голову и выгоним магистрат из его норы. Оттилия рядом со мной, ее глаза сияют, на ней новое платье, такое белое, что резко выделяется в толпе простонародья. Вот он! Он объезжает круг верхом на черном коне, а рядом с ним Пфайффер, который пошел встретить его на улицу. Две стальных руки обхватывают меня сзади и поднимают в воздух.
— Элиас!
— Дружище, теперь, когда он здесь, все эти из магистрата попросту наложат полные штаны, вот увидишь!
Грубый смех — даже неотесанный рудокоп из Эрцгебирге не может сдержать своего воодушевления.
Магистр Томас приближается, а толпа смыкается у него за спиной и следует за ним. Он издали замечает, как машет ему жена, и слезает с коня. Крепкие объятия и шепот — всего одно слово, которого я не слышу. Потом он оборачивается ко мне:
— Приветствую тебя, друг мой, рад видеть тебя живым и здоровым в такой день.
— Я добрался бы сюда, даже лишившись обеих ног, Магистр. Бог был с нами.
— И с ними… — Жест, указывающий на толпу.
Пфайффер улыбается:
— Идем, сейчас ты должен говорить в церкви, все хотят услышать твою речь.
Снова жест:
— Вперед, ты ведь не хочешь отстать?!
Он протягивает руку Оттилии и помогает ей взобраться на коня.
Я бегу к порталу церкви Пресвятой Богородицы.
Неф забит до отказа, народ толпится даже на маленькой площади напротив церкви. Взгляд Магистра с кафедры блуждает по морю глаз — в них он черпает силу своих слов. Моментально повисает тишина.
— Да пребудет с вами благословение Божье, братья и сестры, и пусть это позволит вам выслушать мои слова с чистым и твердым сердцем.
Ни единого вздоха.
— Зубовный скрежет раздается сегодня из дворцов и монастырей — и направлен он против вас, угрозы и ругательства, которые знать и монахи адресуют этому городу, не изменят ваших намерений. Я, Томас Мюнцер, приветствую вас всех, собравшихся в этой толпе, в Мюльхаузене, пробудившемся наконец ото сна!
Над толпой прокатывается овация — ответное приветствие народа.
— Прислушайтесь. Вы услышите, что повсюду вокруг вас раздается испуганный, рассерженный и яростный крик тех, кто постоянно угнетает нас: князей, жирных аббатов, епископов, городской знати. Слышите их брань там, за городскими стенами?! Это лай собак, у которых вырвали зубы. Да, собак, которые благодаря бандам своих солдат, своим сборщикам налогов объяснили нам, что такое страх, научили нас постоянно повиноваться, склонять головы в их присутствии, почитать их, как рабы должны почитать своих хозяев. Тех, кто наградил вас неуверенностью, голодом, налогами, непосильным трудом… Сейчас они, братья мои, воют от злости, потому что народ Мюльхаузена восстал. Когда один из вас отказывался платить им налоги или почитать их, они могли покарать его с помощью своих наемников, могли бросить его в тюрьму или убить. Но теперь вас здесь тысячи. И они больше не могут бичевать вас, потому что теперь вы держите хлыст в своих руках. Они больше не могут бросать вас в тюрьмы, потому что вы взяли тюрьмы и вышибли их двери. Они не смогут больше ни убивать вас, ни красть у Господа веру Его народа, так как Его народ восстал и обратил глаза к Царствию Небесному. Никто не сможет больше приказывать вам сделать то, сделать это, ибо отныне вы станете жить, как братья, в общине по закону Божьему. И не будет больше тех, кто обрабатывает землю, и тех, кто наслаждается ее плодами, ибо все мы будем обрабатывать землю и все вместе будем наслаждаться ее плодами в общине, братья. И лишь Господа мы будем почитать, так как у нас не будет больше господ!
Новый восторженный крик бьет в апсиду, как в барабан, отражается эхом, и кажется, что кричат десятки тысяч людей.
