человек, пришедший, чтобы бросить вызов Лютеру и Меланхтону. Он тогда заставил весь университет говорить о себе из-за своих абсурдных представлений о грехе и об избранности.
Возможно, он прибыл из Нижних Земель или из Фландрии, больше я ничего не помню.
Собрать как можно больше информации. Написать инквизиции Амстердама и Антверпена. Здесь пригодятся рекомендательные письма Караффы. А это означает — придется сообщить ему о своих подозрениях.
На все это могут уйти месяцы.
Продолжать расследование здесь, в Венеции. Не спускать глаз с «Карателло» в ожидании того, что владелец вернется.
Написать инквизиторам Милана, Феррары и Болоньи, чтобы получить новую информацию о Тициане-анабаптисте.
Мой господин.
Только сегодня я получил Ваше срочнейшее сообщение. Это мое послание будет доставлено Вам самое большее за два дня до моего приезда в Рим. Постараюсь как можно скорее прибыть в Ваше распоряжение, чтобы выполнить любую миссию, которую Ваша Милость изволит поручить мне.
Моей обязанностью, как и моим желанием, является сообщить Вам, что резкое ухудшение здоровья папы Фарнезе — не могу с огромным неудовольствием не признать этого — увело меня с многообещающего следа, который я взял, охотясь на распространителей
Доверяя себя резвости итальянских рысаков, чтобы как можно быстрее прибыть в Ваше распоряжение, целую руки Вашей Милости.
ГЛАВА 31
Станция смены лошадей — одинокий крестьянский дом посреди плоской равнины. Несколько кустиков нарушают монотонную линию горизонта. Лошадь устала, как и моя спина, и ноги.
Внутренний двор — место, где свободно разгуливают куры и воробьи, дерущиеся из-за невидимых крошек в соломе. Старый пес лает на меня без особого усердия, возможно, из чувства долга, под бременем лет, которые он провел, охраняя это место.
— Послушай, конюх, у тебя есть место для этой старой клячи?
Выходит крепкий мужик, усы у него свисают до подбородка. Он показывает мне на низкую дверь: верхняя панель закрыта.
Я с трудом спешиваюсь и делаю несколько шагов на полусогнутых ногах, еще сохраняющих форму седла.
Он берет у меня уздечку:
— Неудачный день для путешествия.
— Почему?
Неопределенный жест в западном направлении.
— Будет гроза. Дорога превратится в настоящую реку грязи.
Я пожимаю плечами:
— Ты хочешь сказать, что лучше мне переждать здесь.
Он качает головой:
— Комнат нет. Все занято.
Оглядываюсь по сторонам в поисках очевидных признаков перенаселения, но двор пуст, из дома тоже не доносится ни звука.
Конюх щелкает языком, и кончики его усов горделиво вздымаются.
— Мы ждем епископа.
— Ты можешь поселить меня и на сеновале.
В очередной раз пожимая плечами, он исчезает в конюшне с моей лошадью.
Пес уже вернулся на свое место, чтобы развалиться на солнце: торчащие пучки седой шерсти вокруг морды делают его почти точной копией конюха. Видя, как тот возвращается из конюшни, я улыбаюсь, думая об этом сходстве.
— Сколько ему лет?
— Псу? Ну, восемь-девять, где-то около того. Он стар, уже начал терять зубы. Давно стоило пристрелить его.
Глаза сужаются в щелки, лапы вытягиваются, всего одно едва заметное движение хвостом и поднятая бровь. Даже написанное на морде выражение напоминает лицо хозяина.
Я потягиваюсь, и мои кости хрустят во всеуслышание.
— В доме есть горячий суп, если хотите. Спросите у жены.
— Отлично. Но разве вы не хотите оставить его для епископа?
Он в недоумении останавливается, почесывая сзади вспотевшую шею:
— Ну, мы в здешних краях не привыкли принимать знатных господ. К нам сюда еще никогда не приезжали епископы.
Я сажусь на корточки, чтобы удостовериться, что колени еще сгибаются, верчу головой, и вот я уже просто как новенький.
Он размышляет о предстоящем событии:
— В действительности все это — настоящая катастрофа. Весь этот кортеж, лакеи…
— Секретари, слуги, личная охрана…
Он озадаченно вздыхает и пожимает плечами.
— Пусть удовольствуются тем, что тут есть.
Он поднимается по лестнице, собираясь вернуться в дом.
— Для лакеев сойдет и суп. Но епископу может захотеться дичи… Кстати, а кто он?
Он оборачивается в дверях:
— Епископ, кардинал, его преосвященство Джованни Мария дель Монте Чокки. Он едет из Мантуи, направляясь в Рим.
— Ах да. Значит, на конклав…[89] Говорят, что папа совсем плох, но мы-то знаем, папы умирают долго…
Он озадаченно изучает мыски собственных ботинок, не решив, сразу ли послать меня к черту или еще помучить.
— Я в этом совершенно не разбираюсь. Я должен только встретить епископа и дать ему возможность переночевать здесь.
— Да, да. Но у вас нет дичи, которую положено подавать к ужину.
Он багровеет, и, если бы не разделяющая нас лестница, непосредственная опасность угрожала бы моей шее.
