доводилось испытывать подобное смятение чувств, когда она читала некоторые новости: про отрубленные головы в Ираке или про гражданскую войну в Африке, когда вооруженные люди совершали налеты на деревни, насилуя женщин и отрубая кисти рук мужчинам.

Она понимала, что действия, запечатленные на снимках, нельзя сравнивать с массовыми убийствами, но влияние, которое они оказали на ее душу, оказалось таким же: она приходила в отчаяние, думая о том, до каких глубин падения может опуститься человеческая натура. Даже в таком маленьком городке, как Алгонкин-Бей, волей-неволей слышишь о таких фото, но до сегодняшнего дня Делорм никогда не видела ничего подобного. В прошлом году они вели дело об администраторе службы социальной помощи, мужчине, который явно не был обделен любовью близких и друзей — и которого обвинили в том, что он хранит у себя детскую порнографию. Но расследованием занималась не Делорм, и вещественных доказательств она не видела. Тот человек покончил с собой, когда его отпустили под залог: по-видимому, от стыда, хотя его обвинили всего лишь в обладании запрещенными материалами, а не в их изготовлении или распространении.

Изображения на ее столе, поняла Делорм, были, по сути, фотографиями с места преступления. Преступник сделал их сам в процессе совершения своего преступного деяния; в этом смысле производство детской порнографии уникально. На некоторых снимках девочке было, наверное, всего семь или восемь лет, ее щеки и шея сохраняли младенческую припухлость; на других ей было уже лет тринадцать. У нее было приятное, открытое лицо, очень светлые волосы до плеч и почти неестественно зеленые глаза: на некоторых фото их цвет казался еще более насыщенным, потому что из этих глаз текли слезы. Здесь были сцены в спальне, на диване, на яхте, в палатке, в гостиничном номере. На одной из фотографий была специально размыта одна деталь: шапочку, которая была на девочке, превратили в мутное сине-белое пятно.

Мужчина тщательно следил за тем, чтобы не показывать свое лицо, поэтому на снимках он представал в виде какого-то комплекта разрозненных деталей. Он был волосатой рукой, мохнатой грудью; он был тощими как палки ногами, прыщавым плечом, задом, который только начал обвисать. Его член, снятый крупным планом на многих фото, выглядел докрасна обожженным — не то от неправильной эксплуатации, не то от плохой съемки, точно сказать не представлялось возможным. Делорм не была ханжой и мужененавистницей, но ей показалось, что это самая уродливая вещь, какую она в жизни видела.

Ей пришло в голову, что этот мужчина — вообще не человек: что он — просто кусок ожившей плоти, монстр, вырвавшийся из лаборатории сумасшедшего ученого. Но сокрушительная истина состояла в том, что это конечно же действительно был человек. Он мог быть кем угодно, он мог быть кем-то из знакомых Делорм. И мало того что он был человеком: жертва его любила, иначе почему на многих снимках она так безмятежна, так улыбается? Видимо, он либо отец девочки, либо кто-то из очень близких ее семье людей. Девочка его любила: Делорм не сомневалась в этом, и сердце у нее ныло.

Вместе с этим материалом из Торонто прислали еще два конверта. В первом лежали точные копии снимков, но девочка и ее партнер были с них удалены путем цифровой обработки. В результате остались только ничем не примечательные виды и интерьеры: безвкусный диван, что-то вроде гостиничной кровати, внутренность палатки, двор с неопрятным игрушечным домиком из пластмассы, — обстановка, не вызывающая никакого интереса, если не знать, что в ней происходило.

В третьем конверте лежало всего одно фото — увеличенная копия того снимка, где девочка была в шапочке. Это был шерстяной «колпачок», синий с белым, изображение уже было избавлено от размытости. Делорм понятия не имела, как торонтским полицейским удалось это сделать; на мгновение у нее перехватило дыхание. Она узнала эту шапочку. Не все вышитые буквы удавалось распознать, но кое-что четко можно было разглядеть: «АЛГОН… ЗИМ… МЕХ». Алгонкинский зимний меховой карнавал.

Зазвонил телефон.

— Делорм, отдел уголовного розыска, — сказала она в трубку.

— Это сержант Дюковски. Как вы там, уже проблевались?

— Вы, сержант, может быть, и успели привыкнуть к такого рода вещам, но мне так и хочется переселиться в леса и до конца жизни питаться ягодами и корешками.

— Понимаю, о чем вы. И этот тип — еще далеко не самое худшее из того, что у нас есть. Недавно мы получили материалы с маленькими детьми, где они проделывают все эти штуки вживую.

— Вживую? Не понимаю.

— Потоковое видео. Ставит веб-камеру и задействует детей, так сказать, онлайн, а его собратья по всему миру платят за то, чтобы на это полюбоваться.

— Господи.

— К сожалению, некоторые из тех картинок, которые мы вам посылали, выставляются в том же чате, что и это живое видео, так что я не удивлюсь, если этот наш тип вдохновится новыми идеями.

— Будем надеться, мы его до этого поймаем. Расскажите мне о шапке с зимнего карнавала. Как вам удалось убрать размывание?

— У нас тут есть пара яйцеголовых умников с шестидесятичетырехбитной шифрацией мозгов, и они неплохо умеют играть со всякими приборами обработки изображения. Супер-пупер-технологии. Однажды я у них спросил, как это работает, и тут же об этом пожалел. Они начали вещать что-то насчет фильтрационной деконволюции и алгоритмов Люси — Ричардсона. По-моему, они питаются атлоновскими микрочипами.^[13]

— А я-то думала, «Фотошоп» — это круто. Вот что интересно: несколько лет назад название праздника изменили, чтобы не злить борцов за права животных. Так что теперь это не меховой карнавал, а просто зимний карнавал.

— Это может оказаться важным. Хотя мы не знаем, когда и от кого она ее получила.

— В любом случае это не значит, что девочка живет здесь. На карнавал съезжаются со всего мира.

— Бросьте вы. Что, целые толпы людей пересекают весь земной шар, чтобы посетить меховой карнавал в Алгонкин-Бей?

— Не толпы. И они приезжают не на сам карнавал, а на аукцион мехов. К нам наведываются представители крупных меховых домов из Парижа, Нью-Йорка, Лондона и тому подобных мест — в качестве покупателей. Даже русские бывают — им же надо следить за конкурентами.

— Вы меня просветили, сержант Делорм. Как-то не осознавал, что Алгонкин-Бей — такой узел международной торговли. Вы посмотрели фотографию на яхте — ту, где на заднем плане видны всякие другие суда?

Делорм стала перебирать снимки, остановившись, когда нашла нужный. На фото была изображена прогулочная яхта, с богатой деревянной оснасткой и деревянными полами; здесь были уютные на вид красные сиденья с натяжной обивкой. Девочка расположилась в одном из них, на ней были синие джинсы и желтая футболка. На этом снимке ей было лет десять-одиннадцать; она улыбалась в объектив.

— Понятно, почему я ее пропустила, — заметила Делорм. — Это один из тех снимков, где он ничего с ней не делает. Ребенок выглядит счастливым.

— Посмотрите на фон.

— Там небольшой гидроплан, на понтонах. Можно разглядеть часть номера у него на хвосте. Буквы: С, G, К.

— Все верно. Это «сессна-скайлейн», а полностью номер выглядит так: CGKMC. Минут за пять мы соотнесли эти буквы со всевозможными «сесснами» и с Алгонкин-Бей. И получили на выходе одного парня по имени Фрэнк Раули. Более того, могу дать вам его адрес и телефон. Надеюсь, я произвел на вас впечатление.

— Но самолет — на заднем плане, только и всего. Нет никаких причин считать, будто есть какая-то связь между владельцем самолета и этим подонком на снимках, верно?

— Да, но это только начало. Уж будьте уверены, мы вам будем передавать все, что найдем, в ту же минуту, когда это раскопаем. Ну а пока можете применить свою франкоканадскую логику, с толком посидеть над этими картинками и сузить поле поиска.

— А что, если нам опубликовать фотографию этой девочки, как делают с пропавшими? Повесим ее