Прошло уже несколько недель, как мы интенсивно «облавливали» местность вокруг лагеря, и стало ясно, что мы выловили или распугали большинство обитавших там животных. Линии ловушек были переставлены в другое место: при этом способе отлова животных применяют метод, который называется «замкнутый круг». Это значит, что вы очерчиваете круг и постепенно двигаете ловушки ближе к центру, то есть к лагерю, так что животным приходится или выбираться сквозь заслон из ловушек, или быть, в конечном счете, загнанными прямо в лагерь. Когда ловушки подходят к границам лагеря, появляются последние ряды отступающих зверюшек. После того как их изловят — если им только не удалось убежать, — весь участок считается «отработанным».

Чтобы выбрать новый участок, я в одиночку вышел на поиски, собираясь осмотреть за день как можно большую площадь и спокойно оценить перспективы в меру своих знаний и способностей. Эти дни в полном одиночестве оказались необычайно плодотворными, и вовсе не потому, что мне хотелось под любым предлогом избавиться от общества. Просто когда тебя никто не отвлекает разговора­ми и ты идешь куда глаза глядят, можно, оказывается, сделать поразительное множество открытий.

В тот раз я отправился к обширному травяному «озеру», которое, как мне доложили, находится к юго- востоку от лагеря. Я решил начать с этого места, потому что мне совсем не хотелось заблудиться в лесу.

Углубившись в густой лес позади травянистой пустоши, я с удивлением увидел, что иду вниз по довольно крутому склону. Пройдя немного вперед, я заметил отблески солнца на воде, далеко внизу. Благодаря своеобразию местных геологических условий река Манью, которая была нам хорошо знакома, где-то повернула вспять, пробила извили­стый путь сквозь лесные дебри и текла иногда как бы в противоположном направлении. Это мы узнали позже, прой­дя до конца вниз по течению. Я тут же решил, что здесь и раскинутся наши новые счастливые охотничьи угодья и сюда будет перенесен наш лагерь.

Это ущелье когда-нибудь вызовет серьезный интерес геологов, так как представляет собой точную природную модель Великого африканского грабена в Восточной Африке. Из-за оползня или резкого сдвига подстилающих пород поверхность земли здесь просто просела вдоль центральной линии, по которой теперь течет река. Коренная скальная порода растрескалась вдоль и поперек на гигантские кубы, которые смещены провалом, так что их можно сравнить с кусками сахара в большой чашке. Между ними и под ними образовалось почти неисчислимое количество узких трещин и проходов, которые углубляются в стены ущелья, идут вдоль них и снова выходят наружу.

Вся эта местность покрыта густым лесом. Когда я принялся исследовать ровное песчаное дно проходов, напо­минающих узкие улочки среди высоких кубических скал, свет начал понемногу меркнуть. Поверхность скал практически нигде не обнажалась; повсюду, куда проникал хоть лучик света, скала была одета шелковистым, мягким, ярко-зеленым мхом. Я очутился словно в погребенном городе — безмолвном, таинственном, немного жутком.

Я круто завернул за угол и вышел к широкому гроту, над которым нависала высокая скала. В сумрачной полутьме под этим природным порталом я увидел бесконечный поток летучих мышей, снующих туда и обратно — от устья пещеры к громадной горизонтальной расщелине в ее глубине. Свод портала был сплошь покрыт плотной массой спящих руко­крылых; они висели тесными рядами вниз головой. Земля более чем на фут была выстлана их экскрементами, которые выветрились под воздействием стихий и представляли собой массу слежавшихся останков бессчетных миллионов насеко­мых. В этом слое гуано летучих мышей я нашел много своеобразных насекомых и маленькую ярко-красную много­ножку, какие никогда не попадались в других местах.

К счастью, в сумке оказался электрический фонарь; с его помощью я углубился в пещеру. Вход был довольно узким, и я едва в него протиснулся, но дальше путь расширялся, а потолок уходил далеко вверх. На стенах по обе стороны, куда только достигал луч фонаря, висели и ползали летучие мыши. Воздух буквально кишел ими. А пол здесь был покрыт слоем гуано такой мощности, что я не мог докопаться до дна даже с помощью «друга траппера»!

Я был так поражен, окопдован этим местом и его обитателями, что начисто позабыл о времени и пробирался вперед, в глубину, следуя за непрекращающимся потоком летучих мышей, которые неслись, огибая углы, как поток мчащихся наперегонки машин в большом городе в часы пик.

За следующим поворотом передо мной выросла сплошная стена. Все летучие мыши устремлялись вверх и скрывались за небольшой скалой. Я не без труда вскарабкался наверх и оказался на ребре одного из громадных обломков скалы. Над ним громоздился другой обломок, опиравшийся на третий где-то далеко справа. Между ними оставался ход, похожий на галерею. Далеко впереди, в конце хода, я разглядел большую пещеру. В нее я и проник в конце концов с ружьем и всем прочим снаряжением, пережив несколько пренеприятных минут, пока протискивался ползком через узкий проход; меня все время преследовала мысль, что потолок того и гляди осядет и придавит меня, но не насмерть, и тогда мне придется долго погибать в дыре, где никто и ни при каких обстоятельствах не сможет меня отыскать.

Пещера, в которой я оказался, была гораздо больше предыдущих. Она была размером примерно с один из гигант­ских обломков и почти точной кубической формы. Воздух был сух, как в пустыне во время самума; может быть, от этого или от едкого зловония летучих мышей губы у меня поразительно быстро высохли и потрескались, а глаза непрерывно слезились. На потолке не было ни одной спящей летучей мыши, но на стенах, как мне показалось, они висели в громадном количестве. Некоторые были совсем близко. Положив на землю ружье и коллекторскую сумку, я стал подбираться поближе, вооруженный только фонариком и сачком, намереваясь изловить несколько штук.

Но когда я подошел к стене, существа, которых я принял за летучих мышей, исчезли словно по волшебству. Сию секунду они были передо мной — и вот их не стало. Когда я подошел достаточно близко, чтобы разглядеть, что же это такое, там было пусто. Какая-то чертовщина!

Я решил, что их спугнул свет — если это не бесплотные тени, — и, выключив фонарик, подкрался к другой стене. Когда мне показалось, что до нее уже недалеко, я внезапно снова включил фонарь. Леденящее душу зрелище предстало моим глазам. Стена была сплошь покрыта гигантскими жгутоногими пауками: припав на брюхо, они сверлили меня неподвижными глазами. Они замерли всего на несколько секунд, а потом во мгновение ока метнулись кто куда и с Отвратительным шуршанием скрылись в тонких, как паутина, трещинах.

Как я уже говорил раньше, их вид и поведение вызывают неодолимое отвращение, но необычные размеры и окраска заставили меня — только ради науки! — охотиться на них с примитивным хитроумием пещерного человека, промышляющего пропитание. В конце концов я поймал несколько тварей, хотя больше упустил, пережив сильное нервное потрясение, когда один из них, убегая из сачка, прополз прямо по моей голой руке.

После этого я решил, что наука получила достаточно материала, созерцанием которого она может наслаждаться, а мне пора обратить внимание на других беспозвоночных, которые могут оказаться на земле. Летучие мыши влетали тем же путем, каким проник сюда и я. Пролетев галерею по диагонали, они скрывались в одном из трех вертикальных колодцев, хотя большая часть их толклась у крайнего слева, который был пошире других. По полу, повторяя линию их полета, поднималась грядка, образованная их пометом, — доказательство, что они испражняются на лету. Пол кругом был покрыт серебристым песком и идеально чист. Только в одном уголке пещеры, в стороне от трассы летучих мышей, скопилась кучка мелкого, похожего на шарики, помета.

Рассматривая его, я сразу заметил, что в нем нет мелких остатков насекомых, как в помете других летучих мышей. Он Скорее напоминал помет кролика, хотя кое-где торчало несколько мелких косточек. Это заставило меня осмотреть потолок в поисках животного, ронявшего этот помет. Но я ничего не смог разглядеть, кроме небольшой трещины под потолком. Тогда, прихватив ружье, я кое-как взгромоздился наверх, опираясь на сходящиеся под острым углом стены, и наконец заглянул в трещину через край карниза.

Стоило мне включить фонарик, как я похолодел с головы до ног. Мне казалось, что вся моя кожа съеживается, вот-вот лопнет и спадет с меня словно кожура. Оставалось одно из двух: или заглянуть в трещину снова, или навзничь валиться вниз. Выбора не было. Собрав все свое мужество, я снова зажег фонарь и заглянул туда вторично. Это было ужасно.

Из темной норы, не дальше полуметра от моего лица, на меня смотрели четыре больших, желтых с прозеленью, немигающих глаза. Их величина невольно натолкнула меня на мысль о мертвом человеке, но