Я ж стараюсь с делами всех работников знакомиться, и, вроде, фамилия Юшкин мелькала. Похоже, ртуть всё-таки уворовали с моего завода! Ну, я им покажу!.. Ловко подцепил, — обратился он к Гришке. — Хочешь ещё что-то сказать?
— Насчёт этой утопленной рамы, — сказал Гришка. — Толян, выкладывай то, что ты мне рассказал.
— А я-то что, я ничего… — забурчал Толян. — Я ж говорю, были у бабки картинки в раме. Иконы, не иконы, а так… одно недоразумение. Она их и держала на чердаке.
В каком смысле — «недоразумение»? — спросил Генрих Петрович.
— Ну, в том, что эта бумага была, хотя и плотная, старая, — принялся объяснять Толян. — И по этой бумаге всякие иконы прорисованы, ну, так, одними линиями, почти без цвета, хотя в целом-то все равно выглядело ничего, красиво, и ещё всякие закорючки старые. И с обратной стороны тоже.
Генрих Петрович привстал.
— Надо бы это увидеть, но… неужели иконописные подлинники?
— Что-что? — переспросил Степанов.
— Иконописными подлинниками, — стал объяснять Генрих Петрович, — назывался обязательный для художников свод правил, как следует писать иконы. Им давались, по образцам, все линии очертаний, вся компоновка, а также, зачастую, и рецепты красок, которыми следует закрашивать те или иные области иконы. Иконописные подлинники — очень редкая вещь. Пока что, если не ошибаюсь, известно только два, относящихся к семнадцатому веку, и вообще у многих специалистов существует мнение что иконописные подлинники возникли как раз в семнадцатом веке — вол время правления патриарха Никона, известного реформатора, который все реформы подкреплял созданием обязательных сводов правил. Поэтому если бы удалось найти более ранний «иконописный подлинник» — это была бы сенсация!
Он так увлёкся, объясняя все это, что взмахнул своей левой — лишённой кисти — рукой. До того он тщательно следил, чтобы не делать ей лишних движений, и, вообще, чтобы она была как можно менее заметна.
— То есть, это нечто вроде обязательных трафаретов для икон? — уточнил Степанов.
— Ну, можно сказать и так, — улыбнулся Генрих Петрович.
— И вы хотите сказать, что эта… эта бумага с картинками может стоить больше, чем иная икона? — выдавил Захаров.
— Вполне вероятно. Но для того, чтобы понять, так это или не так, её, конечно, надо сперва поглядеть.
Зазвонил телефон. Степанов схватил трубку.
— Да?.. Да, Алексей Николаевич… Да, понял… Спасибо вам за звонок, — положив трубку, Степанов сообщил. — Милиция ещё раз обыскала дом. В задней комнатке нашли всё, что надо: большой горшок с киноварью на маленькой электроплитке, лист старинной бумаги с образцами икон и описанием всяких красок, тёмные доски, на которых по этим образцам Юшкины начали прорисовывать красных чёртиков… Так что Юшкины и впрямь собирались вас надуть. Видно, ты, — обратился он к Толяну, — разболтался своим родственничкам, что художников очень заинтересовали красные бесенята, но уже не помнишь об этом. А они решили поймать момент.
— На что они рассчитывали? — удивилась Фантик. — Ведь такую подделку сразу бы раскусили, разве нет?
— Разумеется, — сказал Кирилл. — Но жадность глупа. Когда человеку деньги белый свет застят, он считает себя хитрее всех и воображает, будто всех обведёт вокруг пальца — на чём и обжигается.
Гришка только головой покачал: мол, жадность фраера сгубила…
Степанов поглядел на часы.
— Где ж этот Юшкин, который брат мужа? Уже, вроде бы, пора его доставить…
И тут раззолоченный швейцар опять появился и доложил:
— Этого привезли… ну, который работничек завода… — он вдруг замялся, во все глаза уставившись на Толяна. Потом, пятясь, вышел, чтобы пропустить очередных прибывших.
Причину его смятения мы поняли, едва двое «братков» Степанова ввели Юшкина. Он был безумно похож на Толяна Захарова — только не так помят и выбрит чище. Бледен, правда, и еле ноги передвигал, от страха. Разумеется, сходство было не полным, и уже через минуту становилось отчётливо видно, что это совсем разные люди — но сперва мы все малость прибалдели.
— Та-ак… — Степанов встал и обвёл взглядом наполненный народом кабинет, прежде чем остановить этот взгляд на Юшкине. — Так кто из них у вас был, в итоге? — обратился он к художникам.
Те ненадолго призадумались, переводя взгляд с одного на другого.
— Похоже, всё-таки он… — Артур указал на Юшкина, а Генрих Петрович и Кирилл кивнули.
— Ну? — Степанов повернулся к Юшкину. — Будешь рассказывать, что за свинство вы затеяли, или прикажешь из тебя вытрясать?
— Я… Да я ничего… — промямлил Юшкин.
Степанов сел и опять стал вертеть в руках сигару.
— Послушай, мой дорогой. Теперь мне ясно, что ртуть для этой киновари всё-таки попёрли с моего производства, и попёр её ты. Ты знаешь, как я поступаю с «несунами»?
Юшкин издал невнятный кудахчущий звук.
— Обработать бы тебя… — продолжил Степанов. — Но я предлагаю тебе сделку. Ты рассказываешь все как есть, во всех подробностях, а я за это всего лишь увольняю тебя с работы, без прочих мер.
Юшкин чуть оживился.
— Я… я, да… — начал он.
— Если «да», то не мямли и рассказывай толком! — рявкнул Степанов.
Юшкин собрался с духом и начал.
— Это все моя невестка затеяла… Ну, и брат руку приложил… Они жутко не хотели делиться с Толяном наследством. Уже и покупателя на бабкин дом приискали, и вообще… А тут прошёл слух, что в городе скупщики икон появились, и невестка возьми и брякни мне и брату: мол, вот было бы здорово, если бы мой братец взял и что-нибудь продал этим скупщикам! Мы бы тогда смогли обвинить его, что он, в нарушение закона, стал распродавать имущество до того, как оно юридически разделено — и мы бы заставили его отказаться от своей доли, угрожая судом! Тут мой брат возьми и заведись: мол, Витька — это я — довольно похож на Толяна, его бы чуть-чуть загримировать, и чужой человек вообще их не отличит! Ну, и стали они план разрабатывать. Что Толяна надо в запой сорвать, чтобы он ничего не помнил, а мне надо в гостиницу двинуть… Заранее было оговорено, что икону я всё-таки оставлять не буду, заберу её, под любым предлогом, оставлю только оклад — этого будет достаточно для доказательства незаконной продажи. И ещё, что постараюсь какие-нибудь деньги со скупщиков слупить, и эти деньги потом подложим Толяну — ведь, если его потом спросят, он признает, что у него такая сумма взялась, а откуда — понятия не имеет! С чего бы ему не признать… Ну, и повернуть дело так, чтобы потом сестра с мужем оказались в гостинице, и оклад опознали, и свидетельства скупщиков получили, и прижали бы Толяна… И все бы хорошо было, если б мы не вздумали переиграть, для правдоподобия. Мне братан говорит: поскольку, мол, Толян всё время чёртиков ловит, как допьётся, то ты и этим скупщикам что-нибудь про чёртиков наболтай. Например, что они из икон лезут… Это, мол, настолько в духе Толяна будет, что потом ни у кого никаких сомнений не возникнет: это именно он у скупщиков побывал! Я и стал болтать вам о красном бесёнке, — повернулся Юшкин к художникам. — И вдруг вижу, по вашей реакции, что, сам того не ведая, в «яблочко» попал. Вернулся и докладываю брату с его женой: так и так, мол, у скупщиков глаза загорелись, и, похоже, икона, в углу которой красный чёртик имеется — какая-то очень ценная, за которой они специально охотятся и за которую что угодно отдадут! Мне бы промолчать — да кто ж знал, что у них от жадности мозга за мозгу заедет! И стали толковать промеж себя, что, вон, они бумагу в раме нашли, где всякие фигурки для икон даны как по лекалу, и рецепты красок расписаны, так почему бы не взять завалящую икону, подчистить у неё уголок и нарисовать там одного или двух бесенят… Потом, мол, я толкну эту икону скупщикам: вот, мол, я уголок расчистил, а дальше сами расчищайте! Деньги-то они выложат как миленькие — а когда обман раскусят, все равно жаловаться не побегут! Я ещё попробовал их образумить, но куда там! Пошло-поехало! Дальше — больше. Прочли они в этих рецептах, что для киновари ртуть нужна, и насели на меня: ты, мол, на производстве, связанном с ртутью, работаешь, вот и добудь нам, сколько надо! И ведь уломали, гады, мне и себе на голову!.. Вот…
