источником могущества, с Госпожой извращенных мировых линий, которые их окружали.

Фигуры в черном разволновались, затем уныло обмякли — буря слабела и воздух теплел. Шло отступление — Моль уносил ноги, пока была возможность. Человеческих служек Бледноликой Госпожи бросали за ненадобностью, оставляли позади.

Судя по всему, такого они не ожидали.

Даниэль взобрался на крыльцо, истекая лужами. Плечом ударил в дверь. Древесная гниль уже сделала половину работы, и сонм его двойников ворвался в спальню клубами пыли от сотен вариантов разбитой двери — крупиц мертвых и отмирающих линий будущего, некогда отстоящего лишь на секунды.

Изумленный, он понял, что до сих пор способен перемещаться.

Пространственные измерения никогда не являлись строго ортогональными — или, скажем, прямыми, — а уж тем более сейчас. Он развернулся было вбок — и тут же вскрикнул. От неутешительных будущих перспектив вздулись волдыри на лице и руках.

Толпа Фредов достигла каминов, сунула руки за единственные шатающиеся кирпичи — время ползло на карачках, превращая уличный свет в туманную изморозь.

Они врезались в Терминус — и срикошетировали.

Все сброшено в нуль, сдвинуто на несколько часов назад — максимум, на несколько суток. Все-все в городе — в мире, в этом сегменте мультиверсума — отразилось чугунным ядром от пятимерной струпьевидной корки, образовавшейся в момент прижигания фатумных прядей.

При следующем ударе — через несколько часов, дней, не больше, в этом он был уверен — отскок станет короче, потом еще короче, и еще. А потом их попросту заморозит в раскатанную пленку: конец пространству, конец времени.

И никаких надежд.

Даниэль продрался к выходу сквозь студенистый воздух, отшвырнул ногой мусор, замер на продавленном крыльце. Те, другие — жилистые, исхудалые люди в мокрых черных одеяниях — пытались бежать.

Все — кроме одного.

Сейчас он припомнил имя. Уитлоу.

Воспоминание вернулось ледяной сосулькой, вбитой в мозг. Воспоминание о компромиссе, предательстве — предательстве всего мира.

Зловредный пастырь.

Легкие Даниэля сдулись в припадке ненависти к самому себе.

Уитлоу стоял у крыльца, улыбчивый и ничуть не испуганный. Он не изменился — всегда был подтянутым, уверенным в себе, вельможным старцем — на всех мировых линиях Даниэля.

Вечно с одной деформированной ступней.

Пристальный взгляд Уитлоу, казалось, нежно погладил то, что Даниэль держал в руках. Человек- инвалид улыбнулся шире, показывая ровные зубы цвета слоновой кости.

— Как зовут тебя, юный скиталец? — насмешливо промолвил он. — Отчего ты столь взволнован? Разве можем мы улететь, миновав Ее объятия?

С этими словами Уитлоу зашел в дом, слегка задев Даниэля за плечо.

Даниэль покорно шагнул следом.

ЗАПАДНЫЙ СИЭТЛ

Задние дверцы машины распахнулись. Джек вывалился на асфальт и по инерции прокатился еще с десяток ярдов, прежде чем его остановил бетонный бордюр. Торчащая из мешка рука угодила в канаву. Грязь черной и серебряной краской омыла скрюченные пальцы. Оглушенный, он прорвал дыру в истертой, измочаленной парусине, просунул вторую руку, затем торс, лягаясь, избавился от мешка, поднялся на четвереньки, мотнул головой…

Встал. Перед глазами все плывет.

На миг он решил, что теряет зрение или даже умер — кругом все было перекошенным, разодранным, лишь сейчас начинало медленно собираться в единое целое, словно задом наперед прокручивали запись рассыпанной головоломки.

Он вскинул голову — молнии охотились друг за другом, сворачивались спиралью, образуя вертлявую воронку, которая плевалась огнем и шипела как змея. В самой середке этого конуса он разглядел агонизирующую, тестообразную фигурку, уже практически без рук, без ног — фигурка падала внутрь, съеживалась в размере, отчаянно барахталась — тут в нее врезалась очередная молния и подбросила еще выше… под аккомпанемент непрерывного, девичьего визга, слышного даже поверх штормового рева.

Оборванные провода ЛЭП тянулись за ней, извивались и хлестали по сторонам, затем вновь вытягивались напряженной струной. Некоторые из них взмыли вверх, но обмякли — и упали на грунт подобно кускам ненужной лески.

Воронка затягивалась. Из перевернутого ведра небес на Джека обрушился водопад, сбил наземь, притиснул голову к асфальту, пока ему не показалось, что он вот-вот захлебнется.

И тут все кончилось.

Грянул неестественный покой. Любое движение давалось с трудом — через боль.

Он сморгнул грязные капли с ресниц.

Ливень, гроза, дикость — все будто смахнуло. На секунду — глубокая тишина. Ничего, кроме мягкого шипения пара, — и еще странный свет: со зловещим потрескиванием и шуршанием, будто мнут целлофан.

Машина потерпела аварию в жилом квартале. Старые домишки, аккуратные и опрятные, бежали вверх по отлогому холму, увенчанному водокачкой. Впрочем, домишкам тоже досталось: они почернели — не сгорели, а просто-напросто превратились в некую черную, стекловидную массу, вроде обсидиана. Что касается водокачки, то вода била из всех ее швов. Проезжая часть утыкана глянцево-черными шипами высотой по колено. Пока Джек стоял у бордюра и разглядывал эту картину, новые шипы вылезли из асфальта, чудом не задев его ноги. Под напором снизу машину сдвинуло вбок; пара шипов проткнула покрышки.

Воздух сверкал при полном отсутствии цвета — и смысла. Отовсюду несло гарью, как, впрочем, и от Джека — опалило ледяным огнем безвременья.

Из машины донеслась возня. Хриплые возгласы Главка перемежались сиплыми вдохами. Звуки постепенно переросли в жуткий, непрерывный вой.

А затем — ничего.

Куда бы ни взглянул Джек, все мучило его глаза, его мозг. Шейные мышцы судорожно набрякли, борясь друг с другом, решая, куда он может, а куда не может смотреть. Джек попробовал приподнять руки. Работают.

Несмотря на страх, он вновь огляделся.

Небывалые цвета потихоньку заполняли щели пространства, напоминавшего книжку-раскраску. Смрад, между тем, остался на месте. Водокачка булькала, словно полоскала больное горло, изливаясь последними тоннами воды. Шипы плавились, уходя обратно в асфальт.

По переполненным канавам хлестали ливневые стоки.

Домишки понемногу возвращали себе прежний, более или менее нормальный облик.

Потирая ноющее плечо, осторожно ступая на потянутую лодыжку, Джек доковылял до машины и пригнулся к разбитому лобовому стеклу. Мокрые и уже не способные летать, последние осы Пенелопы ползали по зазубренным осколкам, подергивая брюшками и недовольно зудя. Временами из насекомых вышелушивались мерцающие двойники, чтобы через мгновение слиться вновь.

Джек посмотрел на свои ладони — их заливали те же заикающиеся тени. Произошло нечто колоссальное. Время дрожало задетой струной.