два Дэвида — Бом и Дойч, крайне расходившиеся в своих воззрениях, — продемонстрировали экзистенциальную возможность мультиверсума. Даниэль начал потихоньку постигать идею разветвляющихся реальностей, четырехмерных космосов, протянувшихся, если можно так выразиться, бок о бок в пятимерном пространстве… нечто вроде толстых канатов, свитых из мировых линий, или прядей.

Джон Крамер, профессор Вашингтонского университета, предложил гипотезу ретрокаузальности — как если бы элементарные частицы пытались подстроить свое прошлое под свое же настоящее, — это Даниэль и сам чувствовал, хотя понятия не имел, что означали такие ощущения.

По мере возмужания и обретения некоторого опыта (выяснилось, скажем, что не получается прыгать назад, чтобы все время оставаться юным, и уж во всяком случае не удается прыгнуть вперед — только «вбок», «вверх» или «вниз») он начал относиться к себе как к своего рода спортсмену. Как часто можно прыгать? насколько далеко? и с какой точностью или чувством направления?

Как максимально улучшить свое положение?

Где он в конечном счете «приземлится», в какой точке спектра, откладываемого по осям Деньги- Секс?

Эти вопросы и попытки ответить на них приводили к невероятной путанице. Он вскоре узнал, что чем больше в его сторону падает денег, тем больше усилий требуется их удерживать — базовые черты его характера, похоже, не были рассчитаны на сохранение кучи денег.

Словом, он пробовал и пробовал улучшить жизнь за счет других — игра в хищнические «классики», если угодно. (Да и разве талант его не лежал именно в этом? Ведь он так часто наблюдал — вот Даниэль зажил лучше, а какой-то там Джон Имярек уже не так хорошо выступает, хотя на прошлой пряди, перед прыжком, Джон жил совсем даже неплохо — да, но он никак не мог это доказать, не имел точного мерила, — а может, и не хотел знать наверняка).

Даниэль никогда не считал себя жестоким. Не получал удовольствия, нарочно причиняя горе людям. Просто он человек, немножко более чувствительный к своему благополучию, чем другие, — и никакого таланта к выявлению общей картины, конечного удела. Может, мне вообще не везет? Может, я больший неудачник, чем нищий и больной дистрофик Чарлз Грейнджер? В конце концов, ведь я оказался на его месте. Выпихнул.

Прям из шкурки…

Вскоре придется делать очередной прыжок — а как? Он не понимал, с какой стати очутился в Грейнджере, если не считать, что у них обоих был одинаковый дом, вплоть до совпадающих кирпичей.

Стоять на перекрестке… пялиться на проезжающих водителей — даже в худшие времена, в те последние дни, когда начали наползать зловещие тени, — никогда не был он столь изолирован от мира. Надо бы как-то «высунуть усики», начать прощупывать настроения, пульс реальных людей с реальными эмоциями.

Ночь выпала тоскливой — хоть вой. Как никогда раньше, от жизни одиночкой было плохо — нынче Даниэль знал две вещи доподлинно.

Сей мир стоял на краю. А это тело умирало.

КАПИТОЛ-ХИЛЛ

Джек подошел к дому Эллен Кроу. Из окон столовой доносились женские голоса и звон хрустальных бокалов — книжный кружок вновь собрался на заседание. Они именовали себя «истлейкскими ведьмами».

На всякий случай он бросил взгляд на визитку с приглашением: действительно, запамятовал — встреча назначена на сегодняшний вечер.

Джек постарался открыть гараж как можно тише и уже залез было на стремянку, чтобы снять подвешенную клетку, как с заднего крыльца его окликнула Эллен:

— Эй, незнакомец! Откуда такая робость? Кстати, вы голодны?

Джек вернулся обратно. Крысята обнюхивали воздух, полный вкусных ароматов.

— Просто подумал, что вашим приятельницам не понравится мое вторжение, — сказал он.

— Это мой дом, — заметила Эллен.

Он бледно улыбнулся. Джек действительно был голоден — ничего не ел с завтрака, а Эллен славилась своим кулинарным искусством.

Он сидел на табурете в кухне, пока Эллен доставала шипящий противень с порционными цыплятами из богато украшенной — хром на черном — старомодной газовой духовки. Жареная птица пахла восхитительно. Крысята так и прилипли к передней стенке, подергивая носиками.

Эллен выложила на тарелку и ловко разделала одну тушку. Да еще фаршированную грибами, отметил про себя Джек.

— Мы-то уже поели, — сказала она. — Положите себе салата. Вино в холодильнике.

— Мне придется петь за свой ужин?

— Что угодно, лишь бы не это, — комически ужаснулась Эллен.

Он заткнул кончик салфетки за воротник футболки, расправил крахмальное полотнище на груди и принял классическую позу чревоугодника, стоймя зажав вилку с ножом в кулаках. Широкие штаны на красных подтяжках, непокорно растрепанные черные волосы, узкое, угловатое лицо и бойкие, выразительные глаза делали Джека похожим на карикатуру.

— Что за книжку вы обсуждаете в этом месяце?

— Очередной шедевр Опры Уинфри. Вам не понравится.

Он фыркнул.

В ответ фыркнула и Эллен.

— Ладно, ужинайте не спеша. В холодильнике есть пара банок собачьих консервов, я для ваших крысят припасла. А взаимное знакомство с кружком устроим за десертом, хорошо?

Джек нацепил бесстрастную маску. Он не мог понять, что Эллен задумала. Некий тест — или, может, эксцентричная месть?

— Расслабьтесь, — прошептала она, сделала страшные глаза, шлепнула юношу по спине и скрылась за дверью в гостиную. Захлопываясь, створка обдала его легким ветерком.

Джек нашел собачьи консервы, опрокинул содержимое банок в миску и театральным жестом поставил ее в клетку:

— Набивайте себе животики, мои славные. Полеты закончились. И возможно, вкусное пропитание. На долгое-предолгое время.

Крысята прикинули шансы на пиршество цыпленком, сопоставили их с наличием еды у самых своих лап, после чего обиженно принялись отщипывать кусочки.

Он присел к столу, развернул газету из больничного вестибюля. Полистал раздел объявлений, надеясь наткнуться на то, чего сам не помнил. А вот и искомое, в середине последней страницы: тот самый текст, который прочли его глаза, пока сознание Джека витало в другом месте. Нахмурившись, он притронулся к коротенькому объявлению — очень коротенькому — тут же отложил вилку и непроизвольно поерзал на табурете. Оглянулся на сетчатую дверь, выходившую на заднее крыльцо. Что-то там стоит, поджидает? Нет…

Джек вновь взялся за еду — слишком вкусную, чтобы дать ей пропасть зазря, — но время от времени бросал взгляд на объявление, пока наконец не вырвал его из газеты и не убрал себе в карман.

Остатки таблоида он сунул в мусорное ведро, которое Эллен держала под раковиной.