стороны, они различаются между собой по многим существенными аспектам.

Сколько Джебрасси ни присматривался, признаков жизни в утопленных фигурах заметить не удалось.

— То есть они из прошлого?

— Скорее, из многих вариантов прошлого. Как они здесь очутились, сказать сложно. Не уверен, что даже мой полномасштабный Эйдолон решил бы эту загадку. Как бы то ни было… взгляни-ка на вон того. Подойди к нему поближе и положи ладонь напротив. Представь, что ты его касаешься сквозь эту прозрачную массу.

Джебрасси приблизился к телу — вытянутая рука существа располагалась на самом малом расстоянии от поверхности — и погладил стену. Узкие яркие ленты голубого огня — сотни, затем тысячи — зазмеились между его кистью и пальцами этой фигуры. Огонь проник сквозь рукавицу, Джебрасси почувствовал щекотание, затем легкое покусывание, от которого задрожала рука.

— Сновидцы, все до единого, — кивнул Полибибл. — Значительная часть той же самой материи — из многих времен и многих ответвлений фатума — ждет не дождется минуты воссоединения.

— Мы сделаны из одного и того же вещества?

— Да, разумеется. Атомы пытаются возобновить обоюдное знакомство, обмениваясь взаимодействующими частицами, которые оставляют фотонные следы — со скоростью, превышающей возможное в Хаосе. Или — с учетом нынешних обстоятельств — где бы то ни было.

— Получается, никто из визитеров не выжил? Мы потерпели неудачу?

— Куда делся Хранитель? Он наверняка сможет оценить размер коллекции.

— Их так много… Вряд ли мои сны обо всех…

— Часть моего плана состояла в том, что пастыри и сум-бегунки будут эволюционировать сообща. Однако не забывай, что в свое время имелось множество мировых линий, множество путей, ведущих к Кальпе. Твой визитер, мягко выражаясь, неоднократно обманывал наши ожидания и вступил с тобою в контакт только недавно. Не получалось у него — как у тех пилигримов, что угодили в ловушки Хаоса. Нынче же путей осталось только два. Пожалуй, имеется всего один шанс на удачный исход.

— Означает ли это, что вы приходили сюда и раньше? Многие тысячи раз? И у вас тоже ничего не вышло? — нахмурился Джебрасси.

— Замечательный вопрос. Любопытно, сумею ли я припомнить…

Эпитом с видимым удовольствием задумался над поставленной проблемой. Наконец физиономия его разгладилась, и он сказал:

— Вряд ли. Похоже, это мой первый и единственный визит сюда.

Джебрасси вновь погладил стену напротив руки вмороженного визави. Голубые ленты в очередной раз вспыхнули.

— Совсем не больно, — прокомментировал он. — Можно сказать, приятно…

Полибибл оттащил его в сторону.

— Достаточно. Не хватало еще, чтобы тебя к ним засосало. Нам надо пуститься на поиски того, кто до сих пор жив, свободен… или прийти в то место, где он сам тебя отыщет. Сомневаюсь, что встретим его возле этой стенки.

Джинни пробиралась по туннелям, проползала особо узкие места, постоянно ощущая, как тянет ее камень — ласково, словно желая произнести слова понимания и утешения. Ну, может, и с некоторым налетом предостережения.

Ей вовсе не хотелось подстегивать события. Она знала, что цель близка, однако с этим чувством где-то глубоко шевельнулся и гнев: злость не на перспективу потерпеть неудачу, а напротив — на тот факт, что ей удалось в одиночку пройти так далеко, добиться некоторого успеха, но отнюдь не за счет самостоятельно принимаемых решений. Ведь она никогда не делала выбор в пользу нынешней ситуации. Ее попросту вынудили. Сколько она себя помнила, люди посильнее, да еще вкупе с обстоятельствами, вечно командовали ею, толкали на неверную дорожку. Конечно, есть и такие, кто попытается ее спасти — от нее самой, от плохих решений.

Ог решений, которые никогда и не были ее собственными.

Возможно, это происходило оттого, что ей нельзя доверять. Она постоянно сворачивает не туда. Постоянно лезет на дорогу, ведущую к катастрофе.

И все же она прошла очень далеко, опередила всех остальных.

Туннель разветвлялся во многие стороны, а она всегда двигалась влево — gauche[20] — зловещий и вместе с тем наилучший путь из этого лабиринта. Да, но откуда ей это ведомо?

Она всегда была нескладной — вечно поворачивала налево.

Джинни выползла из туннеля и присела на корточки в серой мгле, прислушиваясь к пещерной тишине.

Ничего. Ни выволочки, ни восторженных аплодисментов.

Полнейшее одиночество в месте, которое никто не назовет родным домом.

— Я так устала, — пожаловалась Джинни. — Надоело мне быть управляемым снарядом.

Она нащупала камень сквозь материю, вытащила наружу и осмотрела в слабом свете. Он почти не тянул — его можно было свободно крутить в пальцах, ощупывать гладкие, прохладные выпуклости и борозды.

Волчий глаз потускнел.

— Если тебе надоест со мной возиться, я здесь застряну навсегда, я правильно понимаю? — спросила она, поднимаясь на ноги. Защитный пузырь настолько стянулся вокруг нее, что напоминал скорее слой краски на коже. Игра близилась к развязке. Возможно, еще имеются некие неизрасходованные запасы энергии — Бидвелл, наверное, разобрался бы. Однако сейчас вся Вселенная, даже в мертвых и разломанных частях, пребывающих во власти Тифона, закрывала все счета, однако не спешила подвести последний баланс… потому как есть кому его обнулить.

На онемевших ногах Джинни медленно направилась к туманному мерцанию впереди, не обращая внимания на груды каких-то странных вещей, наваленных кругом, — нет сил следить за обстановкой, проявлять любознательность.

Одна-одинешенька. Вот и славно. Она сделает последний неверный поворот без свидетелей, цокающих языком от неудовольствия. Выйдем из лабиринта, прямиком в…

Длинная стена дымчатого стекла уходила в обе стороны, теряясь из виду. Сквозь полупрозрачную толщу проглядываются десятки, сотни… — нет, тысячи подвешенных, изломанных, исковерканных, но явно человеческих фигурок… Все до единой — юные женщины.

— Это уже слишком, — выдохнула она и прижалась к стене поплотнее, насколько позволял пузырь, силясь рассмотреть их поподробнее. Голубые молнии сорвались с ее щек, подбородка, кончиков пальцев и ударили в ближайшее тело, закатанное в дымчатый, затвердевший студень.

Знакомое лицо. Глаза пусты, сидят глубоко в орбитах вялой, потерявшей надежды физиономии, чье выражение нельзя объяснить ни болью, ни отчаяньем — так, полнейшая безучастность. Ни дать ни взять, она сама — собственной персоной, — только отраженная в ужасном зеркале.

— Это и есть мое второе «я»? — прошептала девушка. — Это Тиадба? Она угодила в какую-то ловушку, застряла… как и вот эта половинка…

Впрочем, чем больше припоминала Джинни свои сны, тем яснее становилось, что это вовсе не Тиадба. Нет… тут ее собственная версия. Да, кстати…

Тело что-то держало в руке. Вернее, это «что-то» как бы висело над ладонью, не касаясь пальцев, словно руку разжали в момент отчаянья или полной капитуляции за миг до того, как наступила перманентная консервация.

— Ты повернула не туда, устала, сдалась… — сказала Джинни своему альтер эго, начиная