— Ты, как я погляжу, большой оптимист, — брюзгливо ответил Лу. — У тебя все всегда замечательно.
Биллу хотелось сказать, что в его жизни замечательного мало: он привязан к дому, где все зависят от него, любит девушку, которая даже не считает нужным представить его своей матери, что он не имеет понятия, каким образом в следующем месяце выплатить взятый в банке кредит. Но, конечно же, ничего такого Билл не сказал. Вместо этого он присоединил свой голос к хору, распевавшему всю ту же песню: «In questa piazza ci sono molti belli edifici»,[29] думал о том, куда отправились Лиззи с матерью. В его душе теплилась слабая надежда на то, что Лиззи не повезет маму в ресторан, чтобы потом вручить ему чек для оплаты, поскольку в этом случае серьезных неприятностей в банке не миновать.
Члены группы перекусили поджаренными хлебцами с сыром. Синьора сказала, что это кушанье называется crostini.
— А где же vino? — спросил кто-то.
— Я очень хотела угостить вас vino rosso и vino bianco,[30] но вы же понимаете: здесь школа, и администрация не хочет, чтобы сюда приносили алкогольные напитки. Нельзя подавать дурной пример школьникам.
— Боюсь, заботиться о моральном облике этой шантрапы уже поздно, — пробурчал Лу.
Билл посмотрел на соседа с неподдельным интересом. Для него было загадкой, зачем этому человеку понадобилось изучать итальянский язык. Вообще-то, это касалось всех присутствующих, и тем более Лиззи. Но для чего приходит сюда дважды в неделю этот Лу, превратившийся ныне в Луиджи, который явно презирает все происходящее здесь и рычит на всех в течение двух часов, пока длятся занятия, было совершенно непостижимо. В конце концов Билл решил, что это нужно воспринимать как элемент многообразия жизни.
Один из бумажных цветков сломался и теперь лежал на полу.
— Можно мне взять его, Синьора? — спросил Билл.
— Certo, Guglielmo, — ответила Синьора. — Это для lа bellissima Elizabetta?
— Нет, это для моей сестры.
— Mia sorella, mia sorella — так по-итальянски будет «моя сестра», — сказала Синьора. — Вы хороший, добрый человек, Guglielmo.
— Да, но что это дает в наши-то времена? — обронил Билл, вышел на улицу и направился к автобусной остановке.
Оливия встретила его на пороге.
— Поговори по-итальянски! Поговори по-итальянски! — закричала она.
— Ciao, sorella, — сказал он. — На, держи garofano. Я принес ее тебе.
От счастливого выражения, появившегося на лице сестры, Билл почувствовал себя еще хуже, чем прежде, хотя и до этого у него на душе было прескверно.
С этой недели Билл стал брать на работу бутерброды. При нынешнем состоянии его финансов он не мог позволить себе даже дешевой столовки.
— У тебя все в порядке? — озабоченно осведомилась Грания. — Ты выглядишь усталым.
— Нам, полиглотам, не привыкать к нагрузкам, — слабо улыбнулся Билл.
Грания, похоже, хотела задать ему вопрос относительно Лиззи, но затем передумала. Лиззи… Что она делает сегодня? Пьет коктейли вместе с мамашей и ее подружками в каком-нибудь большом отеле, тусуется в баре «Храм» или открывает для себя какое-нибудь новое заведение, о котором потом будет взахлеб рассказывать ему? Биллу хотелось, чтобы она позвонила ему и спросила, как прошли вчера занятия, а он назвал бы ее красавицей и сказал бы, что очень скучает по ней. Он похвастался бы, как здорово он произнес на итальянском несколько фраз, когда сообщил учительнице, что Лиззи поехала на вокзал встречать маму, а она рассказала бы ему о том, где была и что делала. Но это затянувшееся молчание…
Вторая половина дня тянулась долго и томительно. Но вот рабочий день закончился, и Билл стал волноваться. Такого еще не бывало, чтобы в течение целого дня они не созвонились хотя бы раз. Может, зайти к ней домой? С другой стороны, если Лиззи занята тем, что развлекает свою мать, не рассердится ли она на него? Она же сказала, что надеется познакомить их, так что не стоит форсировать события.
Грания заработалась допоздна.
— Ждешь звонка от Лиззи? — поинтересовалась она.
— Нет. В город приехала ее мать, и Лиззи, скорее всего, с нею. Просто не знаю, чем занять себя.
— Вот и я тоже. Веселая работенка у нас в банке, верно? К концу дня превращаешься в такого зомби, что даже не можешь сообразить, что делать дальше. — Грания рассмеялась.
— Ты-то себе всегда дело найдешь. Так и летаешь: то сюда, то туда, — с оттенком зависти проговорил Билл.
— Только не сегодня. Никакого желания идти домой. Мать наверняка собирается в свой ресторан, отец занерся у себя в кабинете, а к Бриджит в последнее время просто страшно приближаться — злая, как тигрица. Села на диету, говорит, что снова стала толстеть. То и дело встает на весы, жалуется, что в доме постоянно пахнет чем-то вкусным, и говорит только о еде. Послушать ее хоть один вечер — поседеешь.
— Неужели это ее действительно так волнует? — Билл всегда сочувствовал людям, озабоченным какими-то проблемами.
— Вот уж не знаю. Мне она всегда казалась нормальной — ну, может, немного пухленькой, но вполне в форме. Когда у нее на голове удачная прическа и она улыбается, Бриджит ничем не хуже остальных, но когда она начинает беситься из-за того, что набрала лишний килограмм, что у нее не застегивается молния или слишком широкие бедра, то становится просто невыносимой. Господи, да она в эти минуты любого может довести до сумасшествия! Вот почему я не хочу идти домой. У меня нет ни малейшей охоты выслушивать ее причитания.
Они помолчали. Билл хотел бы пригласить Гранию выпить в каком-нибудь баре, но вовремя спохватился, вспомнив о состоянии своих финансов. Ему оставалось только одно: отправляться домой на автобусе — благо, у него был сезонный проездной — и не тратить больше ни пенни.
И в этот момент Грания предложила:
— Послушай, а пойдем в кино? Я приглашаю.
— Нет, я не могу, Грания.
— Перестань, еще как можешь! Ведь я у тебя в долгу за то, что ты записался на эти курсы. Ты очень помог нашему семейству.
В ее устах это прозвучали вполне резонно.
Они пролистали вечернюю газету в поисках подходящего фильма, обмениваясь соображениями насчет качества той или иной картины. Как было бы легко и приятно постоянно находиться рядом с человеком, подобным Грании, снова подумалось Биллу, и ему почему-то показалось, что Грания думает о том же. Однако с жизнью не поспоришь. Она и дальше будет любить этого нелепого пожилого мужчину и преодолевать трудности, которые возникнут, когда об их связи узнает ее отец. А Билл обречен оставаться с Лиззи, которая мучает его и утром, и днем, и ночью. Да, так уж устроена жизнь.
Когда он вернулся домой, мать была не на шутку встревожена.
— Приезжала Лиззи, — сообщила она, — и велела тебе отправляться к ней, когда бы ты ни вернулся.
— Что-нибудь случилось? — забеспокоился Билл. Это было непохоже на Лиззи — приезжать к нему домой, тем более после того не слишком радушного приема, который был оказан ей во время ее первого визита.
— О, на мой взгляд, много чего случилось, — сказала мать. — Твоя Лиззи — очень взбалмошная девица.
— Она что, заболела? Или возникли какие-то проблемы?
— Ее проблемы в ней самой. Я же говорю, она — взбалмошная девица, — повторила мать.
Билл понял, что больше ничего от нее не добьется, выскочил из дома и сел в автобус.
Окутанная теплой сентябрьской ночью, Лиззи сидела на широких ступенях, ведущих к дому, обхватив
