Данн должен быть гораздо старше. Может, из-за того, что он преподает древнюю латынь? Однако учитель был примерно ее возраста, а возможно, и моложе. И все же по сегодняшним меркам его наверняка считали стариком, когда пора не начинать жить сначала, а готовиться к выходу в тираж.

— Я пришла к вам, чтобы поговорить об уроках итальянского языка, мистер Данн, — сказала Синьора.

— А вы знаете, я был уверен, что однажды кто-то постучится в эту дверь и произнесет именно эти слова, — отозвался Эйдан Данн.

Они улыбнулись друг другу и сразу же поняли, что им суждено стать друзьями. А затем сели в большой неприбранной учительской, окна которой смотрели на горы, и стали беседовать — так, будто знали друг друга целую вечность. Эйдан Данн поведал о своей сокровенной мечте — вечерних курсах, но сказал, что этим утром он получил ужасные вести: начальство отказалось выделить деньги на организацию курсов. Недавно избранный директор обещал небольшую сумму из школьного фонда, но этого едва хватит на то, чтобы обустроить классы и подготовить помещение к началу занятий. Эйдан Данн сказал, что с самого утра его терзали самые мрачные предчувствия и страх, что проект умрет, еще не родившись, но теперь в его сердце вновь вспыхнул огонек надежды.

Синьора рассказала о том, что она очень долго жила в Италии и теперь могла бы не только преподавать язык, но и, скажем, знакомить с итальянской культурой вообще. Можно было бы, например, организовать занятия, посвященные итальянским живописцам, скульпторам, фрескам, итальянской опере и духовной музыке. На курсах можно было бы рассказывать об итальянской кухне, винах, дарах моря — все это хотя на первый взгляд и кажется не слишком важным, но очень помогает в освоении языка.

Ее глаза сияли, и сейчас она казалась Эйдану помолодевшей на несколько лет по сравнению с той дамой с тревожным взглядом, которая появилась на пороге учительской. Из коридора донеслись звуки детских голосов. Это означало, что обеденный перерыв подходит к концу. Скоро сюда придут другие учителя, и волшебству наступит конец.

Синьора, казалось, тоже это поняла.

— Я отняла у вас слишком много времени, но, как вы думаете, могли бы мы с вами поговорить об этом еще раз?

— Мы отделаемся в четыре часа. Ой, я, кажется, даже заговорил, как школьник.

Синьора улыбнулась.

— В этом, наверное, и заключается прелесть работы в школе: всегда чувствуешь себя молодым и даже думаешь, как мальчишка.

— Хотел бы я, чтобы это было так, — покачал головой Эйдан.

— Когда я преподавала английский в Аннунциате, я смотрела на лица учеников и думала: вот сейчас они не знают того, о чем я собираюсь им рассказать, но уже через несколько минут у них откроются глаза. Это было чудесное ощущение.

Пришло время отправляться в класс. Эйдан сражался с пиджаком, пытаясь поймать упрямо ускользающий рукав. Он даже не пытался скрыть, что в восторге от Синьоры, а она… Она уже давно не испытывала по отношению к себе чьего-либо восхищения. Жители Аннунциаты ее уважали, хотя весьма своеобразно, а Марио любил — в этом сомнений быть не могло. Он любил ее всем сердцем, но… никогда не восхищался ею. Приходя к ней под покровом ночи, он прижимал к себе ее тело, высказывал ей свои тревоги, но никогда, ни разу в его глазах не промелькнул огонек восхищения.

Синьоре понравилось новое ощущение. Как и этот человек, который бился, пытаясь поделиться с окружающими своей любовью к чужой стране. Он боялся только одного: у людей может не оказаться достаточно денег, чтобы во время каникул отправиться в эту страну, и тогда они сочтут занятия бесполезными.

— Можно, после четырех я буду ждать вас у ворот школы? — спросила Синьора. — Мы смогли бы обсудить все подробнее.

— Мне бы не хотелось отрывать вас… — начал было Эйдан.

— А мне совершенно нечем занять себя, — без тени кокетства ответила Синьора.

— Так, может быть, вы, пока идут уроки, посидите в библиотеке?

— С удовольствием!

Эйдан Данн повел ее по коридору. Вокруг них бурлили водовороты из детских голов. В такой большой школе, как эта, всегда бывало много посторонних, поэтому назойливыми взглядами Синьоре никто не докучал. Единственным человеком, кто обратил на нее внимание, был юный Джерри Салливан.

— Господи, Синьора! — изумленно пробормотал он.

— Здравствуй, Джерри! — приветливо сказала она — так, будто они встречаются в этом коридоре каждый день.

Оказавшись в библиотеке, Синьора стала просматривать литературу по Италии. В основном это были потрепанные, зачитанные книжки, по всей видимости, купленные Эйданом Данном на собственные деньги. Он такой добрый и настоящий энтузиаст! Может быть, он сумеет помочь ей? А она поможет ему. Впервые после возвращения в Ирландию Синьора испытала облегчение. Она больше не чувствовала себя загнанной в угол.

Несмотря на то что ей предстояло преподавать итальянский (а Синьора в этом уже ни секунды не сомневалась), все ее мысли занимала не Италия, а Дублин. Она размышляла о том, где и как они будут искать желающих посещать курсы. «Они» — это она и мистер Данн. Она и Эйдан.

Синьора внутренне одернула себя: довольно витать в облаках. Люди часто предсказывали, что именно это ее когда-нибудь погубит. Она вечно жила фантазиями, не замечая реальной жизни.

Прошло два часа, и вот Эйдан Данн, широко улыбаясь, уже стоит на пороге библиотеки.

— У меня нет машины, — сообщил он, — и у вас, я полагаю, тоже.

— Боюсь, что у меня не хватит денег даже на автобус, — призналась Синьора.

Жизнь была бы куда проще, размышлял Билл Берк, если бы он мог влюбиться в Гранию Данн. Она примерно его возраста — лет двадцати трех — и происходит из нормальной семьи. Отец ее работает учителем в школе Маунтенвью, а мать — администратором в ресторане «Квентин». Она миловидна и легка в общении.

Время от времени они на пару костерили банк, в котором работают, и философствовали о несправедливом устройстве жизни. Почему, к примеру, у жадин и сквалыг все всегда в порядке? Грания расспрашивала Билла о его сестре, передавала для нее книги. И, возможно, Грания тоже могла бы полюбить его, если бы все сложилось иначе.

С хорошим другом, который тебя понимает, о любви говорить просто. И Билл прекрасно понимал Гранию, когда она рассказывала ему о взрослом мужчине, которого, невзирая на все старания, никак не может выбросить из головы. Он ровесник ее отца, заядлый курильщик, храпит во сне и при такой жизни, которую он ведет, должен, по всей вероятности, умереть не позже, чем через пару лет. Но Грания еще никогда в жизни не встречала человека, к которому бы ее столь сильно влекло.

Она не могла простить ему лишь одного: он обманул ее, не сказав, что его собираются сделать директором школы, хотя знал все заранее. А ее отца наверняка хватил бы удар, узнай он, что его дочь встречалась с Тони О'Брайеном и даже переспала с ним. Правда, только один раз.

Грания пыталась встречаться с другими мужчинами, но из этого ничего не вышло. Она постоянно думала только о Тони и о морщинках, которые появляются в уголках его глаз, когда он смеется. Как все несправедливо! Какая часть человеческого мозга или тела столь несовершенна, что заставляет нас любить совершенно неподходящего человека?

Билл сочувствовал грании всем сердцем. Он тоже был жертвой несчастной любви, поскольку начисто потерял голову от Лиззи Даффи — самой удивительной девушки на свете. Это была красавица, взбалмошная и непокорная, для которой не существовало никаких запретов и правил и которой, вопреки логике, давали больше кредитов, чем любому другому клиенту, — ив том подразделении банка, где работал