следующий же вторник, начнем с выпечки домашнего хлеба и ячменных лепешек.
Рассказ Фионы произвел на Бриджит большое впечатление.
— Заставить его мать учить тебя готовить — это очень мудро, — с восхищением сказала она.
— И знаешь, все вышло как-то само собой. — Фиона и сама поражалась собственной смелости.
— Возможно, она смягчилась потому, что ты предварительно полила помоями всех мужчин на свете. Кстати, когда ты покажешь нам этого своего Барри?
— Скоро. Я не хочу слишком сильно давить на него, знакомя со всеми своими подругами, особенно такими сексуальными и неотразимыми, как ты.
— А знаешь, Фиона, ты изменилась, — сказала Бриджит.
— Грания? Это Фиона.
— Привет. Я уж думала, это звонит директор. Как у тебя дела? Не успела еще?
— Что не успела?
— Сама знаешь.
— Пока нет, но это уже не за горами. Все идет своим чередом. Я звоню, чтобы поблагодарить тебя.
— За что именно?
— За то, что вы сказали мне в глаза о том, что я — сонная муха.
— Ничего такого я не говорила, — удивилась Грания.
— Но зато ты сказала мне, что ядолжна собраться и действовать решительно. Я последовала твоему совету, и все получилось, как в сказке. Он сходит по мне с ума, и его мама — тоже. Ничего подобного я не ожидала!
— Ну вот и прекрасно, — Грания явно была рада за подругу.
— А ты… Ты-то выполнила свою часть договора? Навестила отца?
— Нет. Я уже было собралась, но в последний момент смелости не хватило.
— Грания! — в голосе Фионы зазвучал металл.
— Слушайте, ну что вы все мне лекции читаете!
— Но ведь мы пообещали друг другу выполнить все, о чем говорили в тот вечер!
— Я помню.
— Бриджит с тех пор ни разу не заикнулась о калориях, я сделала все, чтобы изменить себя. Ты даже представить себе не можешь, какой отчаянной я была.
— О черт, Фиона! — воскликнула Грания. — Ладно, поеду к отцу сегодня же вечером.
Грания сделала глубокий выдох и постучала в дверь. Когда она открылась, на пороге стоял отец. Лицо его было непроницаемо.
— У тебя ведь есть ключ от двери, зачем же ты стучишь? — спросил он, пропуская ее внутрь.
— Мне не хотелось врываться, будто я все еще живу в этом доме, — ответила Грания.
— Тебя отсюда никто не выгонял.
— Конечно, папа. — Они все еще стояли в прихожей. Повисло неловкое молчание. — А где все? Мама и Бриджит дома?
— Не знаю, — пожал плечами отец.
— Да будет тебе, папа, как ты можешь этого не знать!
— А я вот и не знаю! Твоя мать, возможно, в кухне, читает, а Бриджит, может быть, наверху. Лично я сидел у себя в своей комнате.
— Кстати, как идет обустройство твоего кабинета? — спросила Грания, чтобы заполнить неловкую паузу.
Объяснение отца звучало нелепо.
— Хорошо, — последовал краткий ответ.
— Ты мне его покажешь? — спросила Грания, подумав, долго ли еще они будут говорить вот так, сквозь зубы.
— Разумеется.
Отец провел ее в свою комнату, и Грания застыла от удивления. Через окно падали лучи вечернего солнца, зажигая желтые и оранжевые тона, в которых была выдержана вся комната. А фиолетово- золотистые шторы напоминали красивые декорации в театре. Полки были заставлены книгами и красивыми безделушками, маленький журнальный столик светился и переливался в вечернем свете.
— Как же здесь красиво, папа! — ахнула Грания. — Я не предполагала, что ты способен сделать что- нибудь подобное.
— Мы многого не знали друг о друге, — сказал он.
— А эти картины на стенах… Они прекрасны! — Да.
— А какие цвета, папа! Это похоже на сказку! Восхищение грании было столь бурным и неподдельным, что отец не мог больше оставаться холодным и неприступным.
— Это что-то вроде воплощенной мечты. Но ведь я всегда был глупым мечтателем, Грания.
— Значит, я унаследовала это качество от тебя.
— Не думаю, что ты его унаследовала.
— Я, разумеется, не обладаю твоим художественным даром, и комнату наподобие этой мне не сделать бы и за миллион лет, но у меня есть свои мечты.
— Это неподобающие мечты, Грания. Уверяю тебя, неподобающие.
— Вот что я скажу тебе, папа. Я никогда никого не любила, кроме тебя и мамы. Причем, признаюсь, я тебя любила сильнее. Не перебивай меня, я должна сказать это, поскольку мы, возможно, говорим на эту тему в последний раз. Теперь я знаю, что такое настоящая любовь. Это — желать лучшего для другого человека, это — мечтать о том, чтобы он был счастливее тебя, правильно?
— Да, — мертвым голосом ответил Эйдан Данн.
— Когда-то ты испытывал те же чувства по отношению к маме, разве не так? А может быть, и до сих пор испытываешь?
— С возрастом все меняется.
— У меня не так много времени. У вас с мамой в запасе было двадцать пять лет, а Тони через двадцать пять лет уже умрет и будет лежать в могиле. Он курит, пьет, и с этим уже ничего не поделать. Ты сам знаешь. Но даже если мне отведено всего десять лет жизни с ним, я и этим буду счастлива.
— Грания, твоя жизнь могла бы сложиться гораздо лучше…
— Папа, что может быть лучше, чем любовь человека, которого любишь ты? Ты ведь и сам это наверняка понимаешь!
— Он — ненадежный.
— Я верю ему целиком и полностью, папа. Я доверила бы ему свою жизнь.
— Вот погоди, бросит он тебя с ребенком, тогда и припомнишь мои слова.
— Я была бы самой счастливой женщиной на земле, если бы он подарил мне ребенка!
— Ну-ну, давай! Я вижу, тебя ничто не остановит. Грания наклонилась, чтобы получше рассмотреть цветы, стоявшие на низеньком журнальном столике.
— Ты их сам покупаешь для себя, папа?
— А кто, по-твоему, может дарить мне цветы? В ее глазах стояли слезы.
— Я бы с удовольствием покупала для тебя цветы, если бы ты мне позволил. Я бы приходила сюда, чтобы посидеть с тобой, а если бы у тебя появился внук или внучка, я бы приводила его или ее с собой.
— Насколько я понимаю, ты намекаешь на то, что беременна?
— Нет, я не беременна. И не забеременею до тех пор, пока не буду уверена в том, что этот ребенок желанен всем.
— Твое ожидание может затянуться надолго, — сказал отец, но Грания заметила, что теперь и его глаза увлажнились от слез.
— Папа… — проговорила она, и было невозможно определить, кто из них — отец или дочь — сделал первое движение навстречу другому. Их руки встретились.
