принимать участие в военных действиях. Последние посылали за свой счет замену, платили штрафы или укрывались от призыва. И в конце концов этот батальон был послан на усмирение взбунтовавшихся каталонцев. После этого инцидента рыцари стали откупаться от обязанности нести военную службу. Как и в случае Тевтонского ордена, члены которого воевали за интересы австрийского престола, батальон испанских орденов не представлял собой группу рыцарей-монахов, защищавших христианское дело, набранные туда люди просто были обязаны защищать территории своего светского государя. В 1775 году три полка, содержавшихся Алькантарой, Сантьяго и Монтесой, послали на осаду Алжира всего 468 человек. Испанские ордена превратились в анахронизм. Что же касается португальских орденов, то они перестали существовать в 1820–1834 годах, а владения всех трех кастильских орденов были конфискованы в 1835 году.
Вклад военно-монашеских орденов в священную войну в 1312–1798 годах был, несмотря на все, довольно существенным. Участие орденов в отдельных крестовых экспедициях и в испанской Реконкисте было ограничено временем и местом, успехи Тевтонского ордена, какими бы значительными они ни были, по колонизации и обращению в христианство прибалтийских племен в конце концов забылись, но защита Родоса и Мальты и их сопротивление туркам навсегда вошли в историю. Национальные интересы всегда превалировали над идеалами крестоносного движения, и в обновляющемся мире военно-монашеские ордена могли сохраниться только там, где им удавалось удержать собственную территориальную базу, создать полусветскую теократию и поддерживать хотя бы видимость ведения ими священной войны и ее необходимости христианскому миру, что позволяло им владеть землями в других странах и получать оттуда доходы. К концу истории военно-монашеских орденов в такой ситуации находились только госпитальеры и, в гораздо меньшей степени, тевтонские рыцари.
После XVI века лишь Мальтийский орден имел позитивную военную стратегию, определяемую его командирами. (Правда, орден святого Стефана продемонстрировал, что региональная организация под разумным и твердым руководством может успешно продолжать крестоносные традиции и использовать старинные рыцарские ценности в современных военных и военно-морских целях.) Из всех военно- монашеских орденов только орден госпитальеров не претерпел существенных изменений с 1312 по 1798 год. Госпитальеры имели свое собственное островное государство, что и обеспечило им столь долгое и стабильное существование. Правда, жизнь госпитальеров находилась в прямой зависимости от доходов европейских отделений ордена. В 1413 году братья даже пригрозили покинуть Родос, если они не получат финансовую поддержку из Европы, и согласились остаться только после прибытия денег из Англии. В 1792 году их финансовая база была подорвана конфискациями владений ордена, и вскоре после этого Мальту захватил Наполеон. Остальные же ордена были озабочены главным образом вопросами собственного выживания в качестве закрытых аристократических корпораций. А чисто национальные ордена и некоторые национальные приорства или отделения интернациональных орденов были подавлены и инкорпорированы светской властью.
Военно-монашеские ордена были частью ancient regime (старого режима), обреченного на отмирание. Конфискации и другие репрессивные меры, проводившиеся против военных орденов Наполеоном и победителями Великой французской революции, поставили точку в военной деятельности этих организаций. Однако в течение еще некоторого времени продолжали существовать орденские женские монастыри и священники и даже вынашивались планы возрождения и восстановления орденов – иногда в виде аристократических братств или масонских и эзотерических групп. Хотя и после 1798 года некоторые, ордена, превратившись в невоенные благотворительные пли эзотерические организации, еще продолжали существовать, время их ушло безвозвратно. В историю же они навсегда вошли как явление, оказавшее огромное влияние на политические и культурные процессы, происходившие в средневековой Европе.
Глава 14
Крестовые походы как источник тем и образов в искусстве и общественно-политической жизни XIX и XX веков
ЭЛИЗАБЕТ СИБЕРРИ
После Карловпцкого мира с турками 1699 года Центральной Европе больше не грозило скорое турецкое нашествие. И в спокойной обстановке стало возможно взглянуть на мусульманский Восток с беспристрастным интересом. В 1763 голу были опубликованы письма жены британского посланника при Османском дворе в Константинополе леди Мэри Уортли Монтагю (1689–1762), подробно описывавшие жизнь турок. Эти письма сейчас же привлекли к себе внимание и стали пользоваться большой популярностью. Был даже создан клуб «Диван», в котором собирались те, кто бывал в Османской империи. Наступила мода на все восточное. Примером этого могут служить появление оперы Моцарта «Похищение из сераля» (1782) и успех у читателей переводов сказок из «Тысячи и одной ночи». Эта мода проявилась даже в архитектуре садов. Так, в садах XVIII века в Пэйнсхилле в Сюррее был сооружен турецкий шатер.
Египетская кампания Наполеона 17.58 года еще больше подогрела любопытство к Востоку. С армией Бонапарта в Египет попали писатели и художники, инженеры и ученые – астрономы и геометры, химики и минералоги, топографы и ориенталисты. Ученые публиковали свои исследования, они стремились поближе разглядеть знаменитые места, упоминаемые в Библии, делали зарисовки, описи, проводили научные эксперименты, писали статьи. Писатели, поэты и художники вдохновлялись новооткрытой древней страной и Востоком вообще. Примеров тому множество, назовем только французских поэтов Альфонса Ламартина и Жерара де Нерваля, английского романиста Энтони Трол-лопа, художников Давида Робертса, Эдуарда Лира и Жана-Леона Жерома. Интерес к мусульманской культуре, истории и религии привел также и к тому, что начиная с 1820-х годов появился ряд научных орпенталпстских обществ. С годами путешествовать становилось все легче и безопаснее, и количество посетителей Востока, вооруженных путеводителями, увеличивалось на глазах.
Этот бурный интерес к Ближнему и Среднему Востоку уже был неоднократно исследован п описан. Однако один его аспект избежал внимания, а именно – отношение к крестоносному движению как к историческому явлению и источнику образов и тем в культуре. Историки XVIII века относились к крестовым походам скептически, как п ко всему Средневековью вообще и к рыцарству п концепции куртуазпп в частности. Эдуард Гиббон в своей «Истории упадка и крушения Римской империи» писал, что крестовые походы скорее задерживали «взросление» Европы, а не способствовали ему, отвлекая в чужие страны силы, необходимые дома. Вольтер также отзывался о них неодобрительно, а шотландский историк Уильям Робертсон называл крестоносное движение «памятником человеческой глупости», хотя и признавал некоторые положительные его стороны, такие как содействие развитию торговли п итальянских городов.
Ученые XIX века тоже зачастую относились к крестоносному движению критически, но все же они рассматривали его в более положительном свете. Многие из них видели в крестовых походах проявление христианской доблести в борьбе с экзотическими мусульманскими противниками. Нам представляется чрезвычайно интересным рассмотреть представления люден XIX – начала XX веков о крестоносном движении, ведь они во многом также характеризуют и современные взгляды на Ближний Восток и на Средневековье.
Начнем с тех, кто сам побывал в Святой Земле. Хотя интерес путешественников в первую очередь привлекали места, связанные с библейскими событиями, наследие крестоносцев тоже не было обойдено вниманием туристов. Не все относились к крестоносному движению сочувственно; так, Эдуард Дэниел Кларк в опубликованной в 1812 году книге «Путешествия по различным странам Европы, Азии п Африки» («Тгаvel
