глянулся начальству куда больше, и вскоре его назначили редактором. Согласно документам, это случилось 5 октября 1920 года, когда наступление белогвардейцев выбило красных с их позиций; по версии самого Леонова (скорее всего ошибочной), чуть позже, накануне легендарного штурма Перекопа.
«На восемь человек печатников и ездовых в моей крохотной походной типографии приходилось две тачанки, три шинели да кожаная куртка одна; остальные шли пешком, кутаясь во что придется или даже накрывшись одеялом…» — так Леонов описывал быт тех времен.
«Печатники мои были настоящими революционерами, и их работа была им очень дорога, — в другой раз рассказывал Леонов. — Нашу типографскую машину “американку” мы берегли как зеницу ока».
«Бывший до Леонова редактором газеты Ципоркис и в частях не бывал, — говорила потом Янышева. — С приходом Леонова связи с частями укрепились, газета стала живее».
В селе Тягинка, куда в первой половине октября отошла Пятнадцатая Инзенская дивизия, Леонов стал свидетелем срочного прибытия Первой конной армии Будённого.
«В воздухе взметалась пыль, летели тачанки с пулеметчиками, мчались кони, гудела земля. У меня осталось впечатление буйного горячего ветра», — так говорил об этом Леонов годы спустя. Бог его знает, что думал он на самом деле и когда говорил, и когда видел все это.
Писал в газету Леонов один: рассказы о боях, стихи, лозунги — все было его работой, разве что врач из санотдела публиковал иногда медицинские заметки на тему «Как уберечься от переносчиков сыпного тифа» и т. п.
Во второй половине октября, когда врангелевское наступление захлебнулось и началось контрнаступление Южного фронта красных, Леонов вместе с дивизией двинулся на двух своих тачанках из Тягинки в Борислав, а оттуда путь лежал на Каховку.
Десятилетия спустя, по просьбе тех или иных собеседников, Леонов вспоминал всего несколько случаев из Гражданской войны, никогда, впрочем, не связанных с убийством или насилием.
«Какие бывали встречи! В небольшом городке делаю армейскую газету, — пересказывали речи Леонова мемуаристы. — Тут и редакционный стол, “верстаки” и прочее. Однажды вечером сижу, пишу фельетон. Вдруг входят буденновцы. И знаете, головы их где-то за притолокой, ну совсем как у Гоголя. Из “Вия”. Впереди — богатырь с усами и в папахе — Шевченко. “Кто, — говорят, — тут начальство? Ага — ты? Мы у тэбэ ночевати будэмо”. Вошли, поскидали бурки, оружие сняли, и в хате сразу повернуться негде стало.
“Только прошу ничего не воровать, — говорю. — Знаете, казенное имущество”.
Смеются, но обещают. “Старшой” долго беседовал со мной перед сном. Никогда не забуду неповторимость, мощь и силу и лаконизм его насмешливой речи. “Ворвались мы в город
Или иную картинку Леонов не раз вспоминал, будто камертон, по которому настраиваются события тех лет: «Ночь, горит костер, и какие-то люди в бурках осатанело пляшут, а на них алые отблески огня».
Все эти воспоминания, между прочим, шли в печать, хотя хитрый Леонов наверняка с закавыкой прицеплял к своей зарисовке словцо «осатанело»…
Ну, а про иные жуткие моменты он не говорил десятилетиями.
Хотя было что вспомнить.
Архангельские чекисты, разобравшиеся в документации, сохранившейся после ухода белых, нашли конкретные данные и по Леонову, и по нескольким иным бывшим офицерам, мобилизованным в Красную армию.
Еще до штурма Перекопа в Инзенскую дивизию пришла соответствующая депеша. На леоновское счастье, проходила она, естественно, через политотдел, к которому он был причислен.
Инструктором политотдела служила, как ни странно, бывшая княжна Софья Александровна Аргутинская-Долгорукая, вступившая в коммунистическую партию и пришедшая к большевикам. Она сверяла списки бывших офицеров, по которым нужно было провести расследование, направив их в дивизионный трибунал, и обнаружила там фамилию редактора «Бюллетеня».
Наверное, они были дружны — Софья Александровна и Лёня, ничем иным ее жест объяснить нельзя: она просто вычеркнула его фамилию, и все. Чем сберегла ему жизнь.
Остальных, попавших в список, немедленно арестовали и увезли. Больше Леонов их не видел.
Тогда Леонов во всей полноте осознал ужас раз и навсегда приговоренного к смерти: он начал понимать, что это клеймо будет на нем всю жизнь. И еще неизвестно, долгой ли она окажется…
«Ух, стра-а-ашно!»
«Генералов песня спета,/ Бьем барона прямо в лоб,/ Знамя Красное Советов/ Понесем за Перекоп…» — такую передовицу сочинил Леонов накануне легендарного прорыва в Крым. Она, правда, так и не появилась в газете.
Инзенцы, в том числе и Леонов со своей боевой типографией, стояли в селе Строгановка возле Сиваша.
Главный удар Красной армии был намечен в тыл белогвардейцам: неожиданной атакой через ледяной Сиваш при отвлекающем прямом ударе на Перекоп. Прорыв был произведен силами именно Пятнадцатой Инзенской дивизии: леоновские однополчане, в числе которых была и упомянутая Александра Янышева, пошли ночью сквозь черные сивашские воды.
Но надо сказать, что не только они участвовали в том прорыве. В центре подразделений, совершивших одну из самых известных операций Красной армии, шла… ударная группа махновцев. Инзенская дивизия располагалась с одного фланга, Особая кавалерийская бригада Первой Конной — с другого. А позади махновцев, для надежности, разместили латышских стрелков. Мало ли что…
Первая попытка пройти через Сиваш была предпринята 4 ноября. Махновцы и Сто тридцать пятый полк Пятнадцатой Инзенской ушли в ночь по высокой воде. Но из-за прилива в Сиваше насквозь промерзшие, заледеневшие бойцы вернулись назад.
5 ноября в Строгановку прибыла делегация: Сергей Каменев и Михаил Фрунзе, Будённый и Ворошилов; совещались. Леонов, работавший в полиотделе, мог их видеть… Спустя десять лет он не раз будет сидеть с Ворошиловым за одним столом.
7 ноября 1920 года до личного состава Пятнадцатой стрелковой Инзенской дивизии был доведен приказ, подписанный начдивом Раудмецом, военным комиссаром Бутковым и начальником штаба Ярчевским:
«Частям Южного фронта и нашей дивизии в частности к началу четвертого года существования Республики Советов предстоит завершить победу над русской контрреволюцией, взять Крымский полуостров и навсегда покончить с врагами рабочих и крестьян.
Командирам, комиссарам и бойцам, учитывая всю важность момента и что борьба нашей республики решится за твердынями Крыма, напрячь все силы и всю волю к разрешению возложенных задач. Быть стойкими: помнить, что никакие жертвы не могут остановить бойцов Красной Армии в уничтожении ее врагов…»
Приказ размножили через редактируемую Леоновым газету.
Следующую попытку штурма предприняли 8 ноября.
Первыми шли части Пятнадцатой Инзенской и Пятьдесят второй дивизий — на этот раз они пересекли Сиваш и ошарашили ничего не ожидавших белых. 9 ноября их усилили подошедшие следом махновские части.
«Лавой хлынули через Сиваш, — так рассказывал Леонид Леонов о событиях тех лет в дни очередного советского юбилея. — Разве ее остановишь, раскаленную человеческую лаву! Таких сил нет в природе. <…> Это был ветер. Ураган. Пестрая лента. Стальная пружина крутилась, разворачивалась с гиком, в храпе коней и топоте копыт… Прокатилась мимо Джанкоя и… Ух, стра-а-ашно, ух, стра-а- ашно!»
Действительность, конечно же, была чуть сложнее: стальную пружину едва не скрутили обратно в
