сказал, что пора кончать спать, надо делом заниматься – проводить занятия с личным составом. Да и начеку надо быть, кругом бродят недобитые немцы, которые, выходя из различных «котлов», стремятся на запад. Нескольких таких бежавших фрицев взял в плен Леша Беляков со своими бойцами, а часть была уничтожена при оказании сопротивления. Мы начали ходить на находящееся неподалеку поле на занятия, но занимались только для проформы, а в основном отдыхали, – пополнения еще не было. Настоящие занятия еще будут впереди, когда прибудет пополнение, вот тогда надо учить новичков тому, что пригодится в боях. А пока нас было очень мало – от батальона не осталось почти ничего. Шел уже март, в Германии установилась хорошая, теплая погода, и вскоре мы получили летнее обмундирование, сбросив старое, которое мы носили с ноября 1944-го, более четырех месяцев. Белье, правда, мы меняли часто, в основном носили немецкое, шелковое, этого добра было много в покинутых немцами домах. Тем не менее на фотографиях под Прагой после возвращения из госпиталя (май 1945 г.) я одет в суконные брюки и гимнастерку, видимо, не переоделся – я мог позволить себе такое, а командование батальона терпело мое самовольство, зная, что я любил тепло. В Обере я, как и многие, пошил себе из кожи сапоги, а из сукна – фуражку, хотя летом обычно мы все носили пилотки.
Постепенно стали прибывать из госпиталей солдаты и сержанты, воевавшие в батальоне, и в конце концов мы были полностью укомплектованы личным составом. Многие солдаты были из работавших у немцев в личных хозяйствах или на производстве из числа угнанных с территории Советского Союза. С ними нам пришлось много заниматься – надо было научить их воевать. Ко мне во взвод подобрались бойцы, до ранения воевавшие со мной и даже в других взводах роты. Я был им рад, они меня знали, и я их тоже знал по боям.
Мой ординарец Андрей Дрозд с напарником проявили инициативу, и у нас появился сыр (его головка была размером с колесо от автомашины), куры и другая птица, спирт, мука, масло, сахар, даже две коровы. Одних кур было около 40 штук. Из роты отрядили умельцев варить, жарить и готовить, и вскоре большинство бойцов нашей тогда еще малочисленной роты перестали питаться с батальонной кухни. Придешь с занятий на обед, немного выпьешь, закусишь чем бог послал, а затем ешь борщ или куриный суп, жаркое или кусок курицы с жареной картошкой, чай или компот, пирожки или пончики. Кухня, с ее щами или супом из жирной свинины, нам уже надоела. По утрам бойцы пили молоко со свежим белым хлебом, ели сыр и еще что-нибудь. Мне даже попало от командования батальона, что бойцы не питаются с кухни, – почему- то меня, а не командира или старшину роты вызвали в штаб батальона и предложили прекратить это безобразие и питаться только «с котла». Затем мне сказали, что, мол, хотя у тебя во взводе собрались бойцы, прошедшие фронт, многих мы у тебя отберем и назначим командирами отделений в другие взводы роты и даже в другие роты для цементирования еще не обстрелянных бойцов. А потом меня спросили: «А ты знаешь, почему к тебе во взвод хотят попасть бойцы?» Я ответил, что идут как к ветерану роты и батальона. «Нет, не поэтому. Солдаты заявляют, что у тебя не убивают!» И мне привели данные, что в моем взводе за последние 2–3 месяца боев не было убитых, а только раненые, которые вернулись в строй. Я не обратил внимания, что во взводе собрались одни «старички». Солдаты это подметили и просились ко мне во взвод. На самом деле пройти от Вислы до Нейссе в передовом дозоре бригады и не потерять солдат убитыми – это чудо. Уберечь себя и солдат от огня противника было не в моих силах, это я просто не мог сделать, но что было, то было. Повезло нам всем, не иначе. Другим в этой операции повезло меньше. 19 марта погиб командир нашего 6-го Гвардейского Львовского механизированного корпуса полковник В.Ф.Орлов. Также в марте погиб командир 10-го Гвардейского танкового корпуса полковник Н.Д.Чупров, был тяжело ранен командир 17-й Гвардейской мехбригады полковник Л.Д.Чурилов, а также командир 16-й Гвардейской мехбригады полковник Рывис. На фронте никто не застрахован от смерти.
В марте – апреле мы усиленно занимались, готовя личный состав к предстоящим боям. Мы знали, что это будет последний бой, одна, последняя, операция по окончательному разгрому фашистских войск, а потом, наконец, наступит мирное время. Точно, когда начнется общее наступление, мы не знали, но числа 12 апреля мы покинули г. Обер и сосредоточились ближе к переднему краю, в выжидательном районе, для наступления. В выжидательный район выдвигались пешим порядком, обычно только ночью, днем всякое движение на дорогах прекращалось. Противник не должен знать, где будет наноситься главный удар. Все свое хозяйство, которое было в роте, мы отдали заместителю командира батальона по хозяйственной части Зайцеву, у которого был маленький тыловой аппарат – повара с кухней, несколько солдат, машины обеспечения, шоферы и прочее. Не оставлять же все для чужих!
В выжидательном районе занятия не проводились, нам было предоставлено время для отдыха. В основном мы спали, многие офицеры «резались» в карты, в простое «очко». Мне в карты все время не везло, и я с тех пор на деньги не играю. Мы соблюдали маскировку, с нас строго за это спрашивали, и солдаты поэтому не болтались по мелколесью. Было тихо. В ночь с 15 на 16 апреля батальон из выжидательного района (в 3–5 км от переднего края) выдвинулся в исходное положение, всего в 1–1,5 км от противника. Танки уже были распределены повзводно, и мы ждали начала наступления.
Об этой операции – окружении и особенно взятии Берлина – написано много и в художественной литературе, и в мемуарной. Я же постараюсь описать бои глазами младшего офицера, командира взвода и роты, непосредственного участника боев танкового десанта совместно с танками нашего танкового полка или 56-го танкового полка нашего корпуса. Я шел с бойцами в атаку, и я знал, чего нам стоило выбить противника из его позиций.
БЕРЛИНСКО-ПРАЖСКАЯ ОПЕРАЦИЯ
Рано утром 16 апреля 1945 года началась артиллерийская подготовка. Вслед за ней мощные удары по обороне противника нанесла бомбардировочная и штурмовая авиация. После прорыва стрелковыми частями обороны противника наступил черед нашей танковой армии вступать в бой. Танки бригады с десантом уже вытянулись в колонну на дороге, проходящей по опушке рощи. Почему-то стояла стойкая тишина, противника не было видно, и это несколько пугало. В первое время после паузы между боями всегда тяжело втягиваться в боевую обстановку, тем более что многие бойцы были еще необстрелянные и чувствовали себя неуверенно. Вот и получилась «петрушка»: когда по команде командира батальона мы стали размещаться на танках, немцы открыли по нам артиллерийский огонь. Произошло это уж очень неожиданно, налет был короткий, но плотный, «смачный». Нас всех как ветром сдуло с танков, и весь батальон бегом устремился от танков в глубь рощи. Но, отбежав метров сто, мы остановились и быстро привели себя в чувство, тем более что налет прекратился. Мы бегом возвратились к танкам, и опять наступила тишина. Потерь в роте не было, за исключением ранения в голову командира нашей роты старшего лейтенанта Григория Вьюнова. Его быстро отправили в госпиталь, и больше я с ним никогда не встречался и ничего о нем не слышал. Командир батальона приказал мне принять роту. Мы быстро разобрались, получили матюков, успокоились, и поступил приказ не покидать танки. Через некоторое время наша колонна устремилась вперед, на запад. Я снова остался в роте единственным офицером – Шакуло опять был ранен и болтался в хозвзводе батальона, Гущенков тоже, кажется, был в госпитале, Григорий Михеев – с поврежденными танками. Но с назначением мне опять не повезло, через несколько дней возвратился из госпиталя старший лейтенант Николай Чернышов, он влетел ко мне в укрытие во время скоротечного боя за какой-то населенный пункт и сказал, что решением командира батальона назначен командиром роты.
Наступление велось в трудных условиях лесистой местности, изобиловавшей речками, каналами и заболоченными участками. Приходилось двигаться только по дорогам, что сковывало маневр. Противник яростно сопротивлялся, часто пули как горох отскакивали от бортов наших танков. Танк покинуть было нельзя, и мы только чудом не несли потери. Вражеская авиация наносила по колонне, по батальону удары, особенно яростно действуя, когда не было наших истребителей. Я уже писал, что нас они почти никогда не прикрывали.
Дороги были заминированы, перекрыты баррикадами, завалами, особенно в населенных пунктах и перед ними, а также в проездах под железнодорожными и шоссейными мостами, где имелась высокая насыпь. Против танков применялись фаустпатроны. Бои шли непрерывно днем и ночью, а это нас всех изматывало.
Немцы боялись нас, русских воинов. Иногда в домах оставалась на столах недоеденная горячая пища, в скотных дворах находился брошенный скот. Встречались случаи, когда вся семья – два или три человека – кончала жизнь самоубийством, вешались, боясь возмездия русских. Населенные пункты почти все обезлюдели, некоторые из них мы проходили без боя, немцы их быстро оставляли, бросая подготовленные к
