работу, а место, где можно создавать лишь видимость работы, полагая при этом, что такое жалкое существование — завидная участь. Есть чему завидовать!

— По сути, житейские дела надо обдумывать и решать неукоснительно строго, как научные вопросы, — сказал он в другой раз. — Когда человек обдумывает бытовые ситуации с теорфизической точки зрения, он вдвое реже ошибается.

И еще одно высказывание:

— В большинстве случаев то, что называют сложностью человеческих отношений, надумано. Надо научиться различать понятия «сложно» и «трудно». Сразу станет легче, это уж точно.

Дау восторженно встретил появление молодых поэтов — Евгения Евтушенко, Беллы Ахмадулиной, Андрея Вознесенского, Роберта Рождественского, ему были по душе их громкий успех и смелость.

— Только бы не потускнели, — говорил он.

Какой ажиотаж вызвал приезд в институт Евгения Евтушенко!

— У него есть очень хорошие стихи, читает он их бесподобно, ну а гражданское мужество Евтушенко вызывает глубочайшее уважение, — сказал Дау после выступления поэта. И добавил: — Мы все должны снять шляпы перед этим поэтом!

Дау потирал руки от удовольствия и повторял, что России всегда везло на поэтов, что у нас они никогда не переведутся.

Когда Дау и Кора отдыхали в Коктебеле, вокруг него постоянно собирались небольшие группы пишущей братии. Там, откуда то и дело раздавались взрывы хохота, обычно и находился Дау. Его любовь к общению, к стремительным репликам пришлась всем по душе. Он был мил и приветлив, и только иногда, если кто-то очень уж умничал и употреблял в разговоре ученые слова, слегка царапался.

Хотелось бы упомянуть о том, что интерес Дау к литературе не ограничивался поэзией. Однажды он наткнулся на строчку Оскара Уайльда: «В России все возможно, кроме реформ».

— Нет, но откуда он это узнал? Ведь как в воду глядел! — хохотал Дау.

Читал он из английских классиков чаще всего именно Уайльда, что только подтверждает его любовь к поэзии: проза Уайльда мелодична, ее так и хочется читать вслух.

Высокий ум, гордое сердце, простота, благородство и искренность человека, убежденного в своей правоте, — таковы выступления Ландау. Они всегда привлекали много слушателей. И они всегда были интересны.

Сохранилась магнитофонная запись выступления Ландау для кинохроники. Она относится к концу пятидесятых годов и начиналась так:

«Когда я восемнадцатилетним студентом начал всерьез заниматься наукой, СССР еще только расправлял свои могучие крылья. В настоящее же время Советский Союз является одной из великих научных держав, и Москва превратилась в один из величайших научных центров мира.

Очень изменилась за это время и физика. Человеку, далекому от физики, трудно представить себе, насколько глубоко физика зашла в своем понимании законов природы и какая фантастическая картина при этом открылась».

У входа в Центральный дом литераторов толпа. Сегодня лекция академика Л.Д. Ландау «Проблемы современной физики». Лев Давидович рассказывает о важнейших этапах развития физики, о том, с каким трудом побеждали великие открытия.

Упомянув о термоядерных реакциях, ученый говорит, что пока они практического значения не имеют. Его спрашивают: а как же водородная бомба? Ведь в ней идет термоядерная реакция? Лектор объясняет: он имел в виду полезное использование этой реакции, ему и в голову не могло прийти, что примером использования термоядерной реакции может служить водородная бомба.

После лекции начинается словесная дуэль. Спрашивающие подходят к кафедре, в очередной раз кому-то кричат: «К барьеру!» Льва Давидовича просят сказать о его отношении к нашумевшей недавно вышедшей научно-популярной книге со множеством ошибок. Зал ждет громов и молний.

Но происходит другое.

— Не надо относиться слишком трагически к изданию нелепой книги: она ведь никому не причинила вреда, — говорит Ландау. — Книга эта вызывает веселое удивление, но лучше напечатать десять неполноценных книг, чем не напечатать одной хорошей.

Особенно сильное впечатление на аудиторию производят слова ученого о том, что наука обогнала фантазию:

— Сейчас человек может работать сознанием там, где его воображение бессильно.

В сорок пять лет Ландау был поразительно молод для своего возраста. Хотя приятели и говорили, что телосложением Дау напоминает знак интеграла и что вообще у него не телосложение, а тело-вычитание, его высокая тонкая фигура была не лишена изящества. Вообще ему бы не подошла никакая другая фигура на свете, даже соответствующая классическим эталонам красоты, — она выглядела бы эмоционально тупой по сравнению с легкостью и артистичностью облика Рыцаря Печального Образа.

«Это на редкость нерастраченный человек», — сказал о Ландау знакомый скульптор.

«Нерастраченность» Ландау… Это прежде всего его чрезвычайно серьезное отношение к жизни, к работе, понимание того, что на нем лежит огромная ответственность. Чувство долга и налагало отпечаток на все его поведение. Он словно принадлежал не себе, а какой-то высшей цели, поэтому и должен был подчиняться требованиям, которые сам себе предъявлял.

Надо особенно подчеркнуть, что без жестокой дисциплины и самоограничения он вряд ли бы сделал так много. В том написанном кодексе, что он для себя выработал, самодисциплина стояла на первом месте. Он не был святым, ошибки и заблуждения были свойственны ему, как и всем людям. Но он боролся с ними, и в этом его безусловное преимущество перед теми, кто многое пускает на самотек.

Однажды у одного старого приятеля Ландау вырвалось замечание, которое как нельзя лучше характеризует Льва Давидовича (я уже об этом упоминала):

— Какой был — едва пригодный к жизни. А во что превратил себя, в какую сильную личность!

Ничто так не располагало к общению с Ландау, как его безыскусственность и простота. Он всегда был самим собой. Поэтому жизнь его была чрезвычайно полной — он извлекал радость из всего, к чему прикасался.

«Замечательная газета!» — воскликнул он, прочитав опубликованную в «Комсомолке» подборку писем участников Бородинского сражения.

Он с увлечением школьника разгадывал кроссворды, помещаемые в «Огоньке». Если просмотреть кипы журналов за многие годы, то в этих кроссвордах почти нет неразгаданных слов.

14 января 1954 года «за исключительные заслуги перед государством при выполнении специального задания правительства» Льву Давидовичу Ландау было присвоено звание Героя Социалистического Труда.

В эти годы Ландау стал членом многих зарубежных академий:

Академии наук Дании (13 апреля 1951 г.);

Королевской академии наук Нидерландов (28 апреля 1956 г.);

Британского физического общества (24 июня 1959 г.);

Лондонского Королевского общества (1960 г.);

Национальной академии наук США (1960 г.);

Американской академии наук и искусств (11 мая 1960 г.);

В эти же годы Ландау был удостоен высших научных наград ФРГ и Канады: 29 августа 1960 года ему была присуждена Международная премия имени Фрица Лондона (Ландау стал вторым лауреатом этой премии); 8 ноября 1960 года Немецкое физическое общество наградило его медалью Макса Планка.

Вскоре после того, как было открыто новое здание Московского государственного университета на Ленинских горах, Лев Давидович начал там лекции. Придя, домой после первой лекции, он радостно потирал руки:

— Замечательные в МГУ студенты!

На его лекции приходили студенты со всех факультетов, аудитория была забита до отказа. С этим было трудно примириться, на языке чиновников это называлось нездоровым интересом.

— А нашего папку поперли с физфака, — огорошила меня Кора, едва я переступила порог их квартиры. — За то, что еврей.