– Премного благодарен. Развозная телега выходит завтра в восемь утра. Лучше подходите пораньше. Может, еще что присмотрите.

– Тут где-то можно остановиться?

– Ага. Отель при салуне – через три дома отсюда.

Аптека по соседству. За прилавком – старый китаец. Я покупаю йодную настойку, лосьон для бритья, перманганат калия от змеиных укусов, жгут, скальпель, пятиунцевую бутыль опиумной настойки и такую же – конопляной настойки.

Отель при салуне. Бармен с медными волосами и такого же цвета лицом. Он спокоен и несуетлив. У барной стойки два коммивояжера пьют виски и рассуждают о растущих оптовых ценах на оградную сетку. Один из них толстый и гладко выбритый, второй – худой, с аккуратно подстриженной бородкой. Оба словно сошли со страниц старого фотоальбома. В углу играют в покер. Я заказываю полпинты виски, кружку пива и отношу их на столик. Потом отмеряю чуть-чуть конопляной настойки и запиваю ее в виски. Наливаю еще и оглядываюсь по сторонам. На меня смотрит мальчик, стоящий у барной стойки. Ему лет двадцать, круглое лицо, широко расставленные глаза, темные волосы и горящие уши. На бедре – пистолет. Он улыбается мне лучезарной солнечной улыбкой, и я выдвигаю одной ногой стул. Он забирает свое пиво и подсаживается ко мне. Мы жмем друг другу руки.

– Меня зовут Ной.

– А меня Гай.

Я поднимаю бутылочку с конопляной настойкой.

– Не желаешь?

Он читает этикетку и кивает. Я отмеряю ему крышечку, и он осушает ее, запивая пивом. Я разливаю виски в два стакана.

– Я слышал, вы сняли дом у реки, хибарку Кэмела? – говорит он, теребя уши.

– Так точно.

– Лишняя пара рук при ремонте не помешает?

– Еще бы.

Мы молча пьем. На улице гомонят лягушки. Когда бутылка опустела, на улице уже темно. Я подзываю бармена.

– Поесть тут у вас найдется?

– Запеченный голубь с маисовым хлебом, мамалыга и печеные яблоки.

– Две порции.

Он уходит в глубину бара и стучит по зеленой панели. В панели открывается окошко, и оттуда выглядывает китаец-аптекарь. Бармен передает ему заказ. И вот, все готово, и мы жадно набрасываемся на еду. Путешествие во времени разжигает аппетит. После ужина мы сидим, якобы беспристрастно разглядывая друг друга. Я чувствую холодок притихшего пространства, а через секунду мы уже видим пар от собственного дыхания. Одного из коммивояжеров пробивает озноб, он оглядывается на нас и поспешно отворачивается обратно к своему виски.

– Может быть, снимем номер? – спрашиваю я.

– Я уже снял.

Я поднимаю с пола свою сумку. Бармен вручает ему тяжелый латунный ключ. Комната №6, второй этаж. Он входит первым и зажигает керосиновую лампу на столике у кровати. В комнате – двуспальная кровать с бронзовой спинкой, выцветшие розовые обои, платяной шкаф, два стула, умывальный таз из полированной бронзы и кувшин. Я замечаю дорожную сумку, такую же, как у меня, но изрядно потертую. Вся обагренная путешествиями, но эти следы мне незнакомы. Мы снимаем оружейные пояса и вешаем их на спинку кровати.

– Какой калибр? – интересуюсь я.

– 32-20.

– У меня тоже.

Я указываю на ружье в углу.

– 30-30?

Он кивает.

Мы садимся на кровать и снимаем сапоги и носки. Пахнет ногами, кожей и болотной водой.

– Устал я, – говорю. – Посплю, наверное.

– Я тоже. День был долгий, а путь неблизкий.

Он задувает лампу. Лунный свет льется в комнату через боковое окно. Квакают лягушки. Ухает сова. Где-то вдалеке лает собака. Мы снимаем рубашки и штаны и вешаем их на деревянные вешалки. Он оборачивается ко мне. В районе ширинки его шорты изрядно выпячиваются.

– Эта штука меня возбудила, – говорит он. – Пошалим?

Когда я просыпаюсь, солнце уже взошло.

Мы встаем, умываемся, одеваемся и спускаемся в бар позавтракать – яичница с ветчиной, кукурузные оладьи и кофе. Подходим к магазину, где юнец лет пятнадцати-шестнадцати уже загружает телегу. Он протягивает нам руку.

– Я Стив Эллизор.

– Ной Блейк.

– Гай Стар.

У мальчика на бедре – «Кольт Фронтир».

– 32-20?

Он кивает. У него медные волосы и кожа того же цвета. Я так понимаю, что он, скорее всего, сын хозяина салуна. Я захожу в магазин и покупаю плащ, походную посуду и скатку для Гая, палатку на двоих, банку белой краски, три малярные кисти, бушель яблок, кукурузу в початках и три табурета. Мы помогаем Эллизору загрузить повозку и усаживаемся в нее сами. Мальчик берет в руки поводья, и мы отъезжаем. Доехав до поворота, мальчик кивает в сторону салуна.

– Тут иногда бывают плохие hombres [49]. Не то, чтобы им здесь рады. Но они все равно приходят – ищут себе приключений.

Я вспомнил бледно серые глаза хозяина салуна и подумал, не родственник ли он хозяину магазина в Дальнем Переезде.

– Ну да, – говорит мальчик, читая мои мысли, – они братья. Тут всего два семейства, Бредфорды и Эллизоры… кроме тех, кто приходит со стороны…

– А кто еще тут живет, на этом берегу?

– Двое ирландцев и девушка, если можно ее так назвать… последний дом у стрелки… через пару недель ожидаем еще гостей…

– А эти плохие hombres, о которых ты говорил. Они откуда?

– С того берега, – он машет рукой. Сквозь утренний туман, клубящийся над рекой, видны смутные силуэты города. – Когда туман сходит, видна их мудацкая церковь. – Мальчик сплевывает на землю. Он останавливает повозку перед входом в мою резиденцию.

– Я могу вам помочь с ремонтом… Только сначала надо еще в одно место доставить… тут недалеко, на этой же улице…

– Конечно. Помощь нам не помешает…

– Доллар вам не лишний будет?

– Да нет, конечно.

– Вот и отлично. Сейчас быстренько все отвезу и вернусь.

Мы с Гаем берем метлу, швабру, ведро, карболку и тряпки. Он сразу идет с ведром к реке. Я поднимаюсь на крыльцо с новыми петлями для внешней двери и новой противомоскитной сеткой. Отпираю дубовую дверь. На свалку летит старая керосинка, за ней – кофейник, банки бобов и томатов, консервы. Гай возвращается с водой, наливает в ведро карболку. Пока я подметаю, он драит туалет и унитазы. Пол, отмытый от грязи, оказался вполне неплохой сосной. Сосной же обшиты стены и потолок. В потолке – люк на чердак.

Гай чистит стол и полки, когда возвращается мальчик с телегой. Он распрягает чалую лошадь и стреноживает ее.