подальше от обезьяны.

— Поди сюда! — сказал он Джеку. — Я научу тебя, как справиться с Акутом, если он перестанет повиноваться. Мальчик засмеялся.

— Я в этом не нуждаюсь, — сказал он. — Аякс сделает все, о чем я его попрошу. Старик топнул ногой.

— Я говорю тебе, чтобы ты шел сюда! — повторил он. — Если ты не будешь слушаться, я не позволю тебе провожать обезьяну в Дувр. Не стану я возиться с тобой, если она вырвется!

Все еще улыбаясь, мальчик перешел комнату и остановился перед Павловым.

— Повернись ко мне спиной, — приказал тот, — я покажу тебе, как легче связать обезьяну.

Мальчик повернулся. Затем, по предложению Павлова, он сложил руки у себя за спиной. Старик накинул петлю на одну его руку, обмотал канат вокруг другой его руки и завязал узлом. Когда мальчик был связан, старик внезапно переменил свое отношение: с ругательством повернул он пленника к себе лицом и свирепым ударом сбил его с ног. Мальчик полетел на пол и расшиб себе голову; разъяренный старик вскочил к нему на грудь.

Обезьяна, рыча, боролась со своими путами. Мальчик не кричал: в его жилах струилась кровь Тарзана, а Тарзана хорошо научила его приемная мать, обезьяна Кала, великому закону джунглей — никто не приходит на помощь к побежденному.

Пальцы Павлова сжали мальчику горло; злобным, хриплым смехом захохотал старик в лицо своей жертве.

— Твой отец погубил меня, — ворчал он. — Так вот ему моя награда. Он будет думать, что это сделала обезьяна. Я скажу ему, что я отлучился на минуту, ты вошел, и обезьяна убила тебя. Я брошу твое тело на кровать, когда вышибу из тебя жизнь. Твой отец найдет обезьяну, склоненную над трупом…

И он снова разразился диким хохотом. Пальцы его сошлись на шее мальчика.

За его спиной ревущий от бешенства зверь бился в стену маленькой комнаты. Мальчик побледнел, но на лице у него не было ни страха, ни растерянности: он был сын Тарзана. Пальцы впивались ему в горло; он дышал с трудом, урывками.

Обезьяна продолжала неистово биться на своем крепком канате. Повернувшись, она намотала его себе на руку, совсем так, как это делают люди, и рванула изо всей силы. Раздался треск ломающегося дерева — канат остался цел, но ножка кровати сломалась.

Павлов обернулся. Его омерзительное лицо побелело от ужаса. Обезьяна была на свободе. Одним прыжком она прыгнула на него. Человек закричал. Она оттащила его от мальчика. Острые когти вонзились ему в грудь. Он беспомощно сопротивлялся. Страшные челюсти раскрылись у его горла, и когда они снова сомкнулись, душа Алексея Павлова отправилась к дьяволам, которые давно уже ждали ее.

Мальчик с помощью Акута встал на ноги. В течение двух часов обезьяна развязывала ему руки. Он помогал ей распутывать узлы. Наконец мальчик был на свободе. Он перерезал веревку, которая все еще болталась на шее обезьяны. Затем он открыл один из своих чемоданов и вынул оттуда какую-то одежду. Его план был хорошо задуман. Он не советовался со зверем, который исполнял все его приказания.

Когда два человека вышли из дому, никто не заметил, что один из них был обезьяна.

Убийство одинокого старика, по имени Михаил Савров, его большой дрессированной обезьяной несколько дней было злободневной темой газет. Лорд Грейсток, прочтя об этом, принял все меры, чтобы его имя не впутывалось в эту историю, и стал внимательно следить за всеми попытками отыскать обезьяну.

Как и для всех, главный интерес происшедшего заключался для него в таинственном исчезновении убийцы. По крайней мере, так было до тех пор, пока он не узнал, что его сын Джек не явился в школу, хотя он, лорд Грейсток, сам усадил его в вагон. Но даже и теперь отец не сразу связал это событие с тайной обезьяны. Только тогда, когда тщательные расспросы и расследования доказали, что мальчик вышел из вагона, и когда был разыскан извозчик, который возил его к Павлову, Тарзан понял, что исчезновение Акута тесно связано с исчезновением его сына.

Что было дальше, после того, как мальчик вышел из кэба, никто не знал. Никто не видел с тех пор ни мальчика, ни обезьяны, по крайней мере, никто из оставшихся в живых.

Хозяин дома, когда ему показали карточку мальчика, сказал, что он не раз встречал его у старика. Больше ничего он не знал. Здесь, в дверях этого мрачного дома, следы терялись…

На следующий день после загадочной смерти Алексея Павлова красивый юноша, в сопровождении своей больной бабушки, садился на пароход в Дувре. Лицо старой дамы было закрыто вуалью. Ее пришлось ввезти на пароход в кресле для больных — так она была слаба от старости и болезни.

Юноша отклонял все услужливые предложения помощи: он сам вкатил на кресле бабушку на борт судна, сам помог ей добраться до каюты и с тех пор никто ее больше не видел до конца путешествия. Даже лакея он не впускал в каюту; он объяснил, что у его бабушки расстройство нервов и что ее раздражает присутствие посторонних.

Никто не знал, что он делал в каюте, но на палубе он был самым обыкновенным, здоровым английским мальчиком. Он болтал со своими ровесниками, сделался любимцем экипажа и завел многочисленных друзей среди матросов. Он держался благородно и непринужденно; это заставляло его новых знакомых относиться к нему с уважением и благосклонностью.

Среди пассажиров был один американец по имени Шендон, шулер и вор, прославившийся своими грабежами во многих городах Соединенных Штатов. Он мало интересовался мальчиком, пока случайно не заметил у него пачку кредиток. После этого Шендон решил обработать юного британца. Ему без труда удалось узнать, что тот едет с бабушкой в маленький порт на западном берегу Африки, близ экватора, что его фамилия Биллингс и что, кроме бабушки, у него на пароходе нет близких. Но как ни старался американец выпытать, с какой целью они едут туда, мальчик упорно отмалчивался. Впрочем, Шендона интересовало нечто другое.

Несколько раз Шендон пытался втянуть мальчика в карточную игру; но его жертва не питала пристрастия к картам; а так как к тому же другие пассажиры стали подозрительно поглядывать на американца, он решил поискать другого способа переложить деньги из кармана мальчика в свой.

Наконец настал день, когда пароход бросил якорь у заросшего лесом мыса, где десятка два каменных домов, с крышами из листового железа, некрасивой кляксой выделявшиеся на фоне чудной тропической природы, давали понять, что цивилизация наложила свою руку и на эти первобытные дебри. Вокруг домов были разбросаны лачуги дикарей, крытые соломой. Они казались весьма живописными: их дикая примитивность вполне гармонировала с окружающим тропическим пейзажем. Рядом с этими лачугами постройки белых людей казались еще безобразнее.

Мальчик не смотрел на человеческий поселок: его глаза жадно пожирали расстилавшийся сзади лес. Легкий холодок пробегал у него по спине, он дрожал от предвкушения счастья. Но, сам того не желая, он вдруг вспомнил любящие глаза матери и строгое лицо отца, которое под мужественной суровостью скрывало глубокую нежность. Тогда Джек начинал колебаться.

Рядом с ним помощник капитана громко отдавал приказания стае туземных челноков, которые кишели вокруг парохода, готовясь перевозить товар в маленькую гавань.

— Когда следующий пароход отходит отсюда в Англию? — спросил мальчик.

— 'Эммануэль' приходит всегда одновременно с нами, — ответил моряк. — Я думаю, он уже здесь.

И моряк продолжал громко и раздраженно давать указания дикой орде, которая атаковала пароход.

Спустить бабушку с парохода в шлюпку было делом нелегким. Джек не отходил от нее ни на шаг, а когда, наконец, бабушка была благополучно посажена в парусное суденышко, которое должно было доставить их на берег, ее внук, как котенок, прижался к ней. Он так был занят заботами о бабушке и с такой