вы и есть огненная женщина, кроме Шахина, конечно.

— Чепуха. Эти отметки ничего не значат.

Она решительно тряхнула головой, вырвав у него свою руку.

Джамал выгнул бровь, задумчиво глядя на нее.

— Берберы говорят, что именно самые невероятные вещи творят нашу судьбу.

— И тем не менее для меня это ничего не значит.

Аллегра снова покачала головой, вспомнив старуху на рынке, которая назвала ее судьбой Шахина.

— Возможно, — тихо отозвался Джамал. — Но огненная женщина заставит Шахина взглянуть в лицо своему прошлому. Чего он не желает делать.

— Сомневаюсь, что я в состоянии помочь ему, особенно если учесть, что я предпочитаю хранить во мраке собственное прошлое, — возразила Аллегра, отвернувшись.

— Шахин сталкивается со своим прошлым каждый раз, когда видит вас.

Джамал помолчал, затем глубоко вздохнул, словно принял какое-то решение, и продолжил, устремив на нее пронизывающий взгляд:

— Если бы он знал, что…

— Знал что, дружище?

Резко обернувшись, они увидели Шахина. В тусклом сиянии костра было видно, что его губы неодобрительно сжаты. Аллегра спокойно встретила его обвиняющий взгляд.

— Джамал думает, что вы сердитесь на него за то, что он рассказал мне, как вы спасли Хакима от резни, устроенной Нассаром, — сказала она, прежде чем бедуин успел заговорить. — И что Чарлз по- прежнему в Марракеше.

Шахин бросил на Джамала жесткий взгляд:

— Не надо было ей ничего рассказывать.

— Не вижу в этом никакого вреда.

Вызов, прозвучавший в голосе Джамала, заставил Шахина сузить глаза. Он что-то резко бросил на языке берберов. Лицо Джамала потемнело от гнева, и он ответил с резкостью родителя, одергивающего ребенка. Прежде чем Аллегра успела уловить суть спора, он закончился. Вскинув руки в раздраженном жесте, Джамал повернулся и зашагал прочь, оставив ее с Шахином в сгущающейся тьме.

Подняв на него глаза, Аллегра ощутила привычную тяжесть внизу живота, и ее пронзил трепет. Каждый раз, когда она стояла рядом с ним, ее тело жаждало его прикосновений. Мужские прикосновения и раньше доставляли ей удовольствие, но этот мужчина был особенным. Он заставлял ее тело откликаться, просто стоя рядом. Ни один другой мужчина не оказывал на нее такого воздействия. Ее снова пронзила дрожь.

— Вам холодно?

От теплых ноток в его голосе ее бросило в жар.

— Нет. — Она покачала головой. — Со мной все в порядке.

Он коснулся ее подбородка, заставив взглянуть на него.

— Если вы тревожитесь из-за Нассара, то напрасно. Я больше не подпущу его к вам.

— Я не тревожусь. Знаю, что здесь я в безопасности.

Аллегра отступила на шаг, чтобы уклониться от его обжигающего прикосновения. Ее пульс учащенно бился, и единственное, что тревожило ее в данный момент, — это сколько еще она сможет противиться его обаянию. Впрочем, правильнее было бы спросить, хочет ли она этого. Подняв глаза к звездам, высыпавшим на ночном небе, Аллегра еле слышно вздохнула. Она не лукавила, когда сказала, что чувствует себя в безопасности здесь, рядом с ним. В его присутствии было что-то успокаивающее.

Шахин кашлянул.

— Я никогда не говорил вам, что считаю вас храброй?

— Пока нет.

Она повернула к нему голову, озадаченно нахмурившись.

— Должно быть, вы были напуганы и чувствовали себя одинокой, когда Нассар держал вас в плену, однако не сдались и не уступили.

— Я бы сдалась в конечном итоге, не появись вы вовремя.

На секунду Аллегра прикрыла глаза, вспомнив о беспомощности, которую она испытывала в лагере Нассара.

— Не уверен. Даже когда он ударил вас… — В его глазах сверкнула ярость, сменившаяся выражением раскаяния, поразившим ее. — Если бы я мог избавить вас от унизительного торга, я бы сделал это.

— Знаю, — прошептала она, отведя глаза.

Повисло молчание, пока он не прервал его, коснувшись ее остриженных кудрей:

— Короткие волосы идут вам, дорогая.

— Признаться, так гораздо проще за ними ухаживать, — отозвалась Аллегра, потрогав свою макушку. Боль от травмы, причиненной Раной, притупилась, но ощущение надругательства осталось. — Хотя, разумеется, это не самая изящная прическа.

Он взял ее за подбородок и заставил посмотреть на него.

— По-моему, она делает вас очаровательной.

Эти слова, произнесенные мягким тоном, словно пронзили Аллегру. Боже, у этого мужчины голос, способный соблазнить кого угодно! И он умеет пользоваться им. Ему хватило нескольких слов и улыбки, чтобы ощутимо поколебать ее самообладание. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы сохранить невозмутимый вид.

— Мне почему-то кажется, — произнесла она с легким смешком, — что в детстве вы могли уговорить свою няню простить вам все, что угодно, включая проказы.

— Не стану отрицать, она баловала меня. И прощала большинство моих прегрешений.

Он одарил ее озорным взглядом.

— А ваши родители? Они были так же снисходительны, как ваша няня? — полюбопытствовала Аллегра, улыбнувшись.

Это был совсем не такой простой вопрос, как могло показаться. Шахин ненадолго задумался. Горечь детских лет нахлынула на него, причиняя почти физическую боль.

— Я никогда не знал своей матери, а отец… — Он нахмурился. — Между нами не было особой любви, так что мы, по возможности, избегали общества друг друга.

— Мне очень жаль, — мягко произнесла она. — Должно быть, тяжело расти без матери.

Сочувственный блеск в ее глазах задел внутри его нечто, что он считал неприкосновенным. Казалось, он запечатал навеки все тягостные воспоминания, и тем не менее ей удалось одной простой фразой пробиться в тайники его души и вытащить наружу подавленные эмоции, которых он не хотел ощущать. Проклятие, она вынудила его говорить о детстве! Даже Джамал не смог вытянуть из него более пары слов о том, что касалось его детских дней в Пембрук-Холле. Пожалуй, пора сменить тему.

— У вас есть семья? — спросил он.

— Да, — кивнула Аллегра. — Племянница. Она только что окончила школу.

Этих сведений едва ли было достаточно, чтобы удовлетворить его любопытство. Подобно ему, она нелегко расставалась со своими секретами.

— Какая она?

В глазах Аллегры мелькнуло удивление.

— Корделия? — переспросила она, изогнув губы в улыбке. — Красивая, обаятельная, заботливая, ласковая и очень умная.

— Как ее тетя, — мягко произнес Шахин, вдыхая благоухание жасмина, исходившее от нее.

— Корделия совсем не похожа на меня, — натянуто отозвалась Аллегра. — Ее никогда не касалась темная сторона жизни, через которую я прошла.

Она мгновенно ощетинилась, словно тигрица, защищающая своего детеныша, и ему вдруг стало ясно, что ею движет. Она хотела дать своей племяннице то, чего у нее никогда не было. Что ж, он понимал это даже слишком хорошо. Порыв притянуть ее в свои объятия и утешить был таким сильным, что его мускулы напряглись.