Жизнь крепко наказала его — и своим оружием он обзавёлся только через год.

А тогда ему месяц за месяцем пришлось работать в баре «Снежинка» за всё. Бар этот был одно название — обычная столовая в Припяти, перевалочный пункт для торговцев, которые там и держали товар. Петрушин там мыл полы и посуду, и вообще был самым младшим в пищевой цепочке работников. Но всё же его не съели, и он стал карабкаться наверх.

Ну, или туда, что в ту пору казалось ему верхом.

А время было неспокойное, и он ничуть не удивился, когда дверь «Снежинки» отворилась, и на пороге возникли двое. Это были, как показалось Петрушину, молодые люди, может быть, немного старше его. Их лица понравились Петрушину, и он спросил:

— Что для вас?

Тот, что вошёл первым, обернул своё смуглое горбоносое лицо к приятелю и спросил, улыбаясь:

— Сам не знаю, понятия не имею. Ты что возьмешь?

— Не знаю. — Второй, с рыжей бородой и без усов, тоже улыбался, выглядывая из-за его плеча. — Не знаю, что взять. Ума не приложу.

Наверняка это были хорошие люди. Петрушин бы не испугался, если бы они на дороге подсели в машину, которая раз в месяц возила его из Припяти в родительский дом. А уж везти деньги Петрушин всегда трусил.

Пришедшие просматривали меню, поставив ружья между ног. Ничего тут необычного не было, в баре многие сиживали с оружием, хотя его полагалось сдавать при входе. Но тут Петрушин с удивлением увидел, что все в баре напряглись и отводят глаза.

— Дай мне свининки с картофельным пюре, — сказал горбоносый.

— Ах, пан, — ответил Петрушин. — Нету сегодня свининки.

— Какого же черта она есть в этой бумажке?

— Это из обеда, — пояснил Петрушин. — Обеда ещё нет. Только готовят.

— Порядки тут у вас, — сказал горбоносый и засмеялся. Засмеявшись, он ушиб нос о ствол ружья.

— Черт с ней, со свиньёй, неси, что есть, — заключил он.

Они спросили выпивки и очень расстроились, когда узнали, что ничего, кроме ханки, сегодня в баре нет.

Но ещё они, кажется, были рады тому, что поутру в баре всего два посетителя, кроме них.

Поев, горбоносый встал, положил ружьё на плечо и отчего-то пошёл не к туалету, а на кухню. Пожилой белорус, которого наняли готовить, кажется, возмутился и что-то буркнул в том духе, что чужим не место на кухне. Тут же раздался звук удара, и белорус вышел в зал с перекошенным лицом и рассечённой губой.

Оба посетителя в дополнение к своим ружьям достали из внутренних карманов пистолеты и стали расставлять всех присутствовавших, будто шахматные фигуры в этюде.

Петрушин было собрался возмутиться, но посмотрел на хозяина. А хозяином был тогда довольно суровый человек по кличке Вредитель. Вредитель сделал ему знак, который в обычное время хозяин сопровождал словом «не залупайся». Ну, Петрушин и не стал залупаться. Зачем это, коли сам Вредитель не велит.

Он только улыбнулся, и горбоносый сразу навёл на него пистолет.

— Ты чего лыбишься, урод? — спросил он ласково. — Чё лыбишься?

Петрушин ничего не ответил, но улыбаться перестал.

Ему показалось, что эти люди пришли за хабаром. Так иногда происходило в те годы. Через крысу в обслуге бандиты узнавали про тот момент, когда в баре накапливалось достаточно хабара, и вваливались туда за день до перекупщиков. Это была участь небогатых точек со слабой крышей или не имевших крыши вовсе. Потом-то все слабенькие легли под своих хозяев, и хозяева средние пожрали маленьких хозяев, а уж средних с хрустом и массовыми расстрелами пожрали несколько крупных мафиозных кланов. Тут-то всё и упокоилось — потому что известно, что крупным кланам беспредел не нужен, он им мешает.

Поэтому кровопролитные войны быстро прекратились.

А тут, глядишь, какая петрушка — снова началось.

А потом горбоносый загнал всех на кухню и поставил к стене. Стена на кухне не обновлялась с советских времён, а отлетевший кафель приклеивали «тёщиной липучкой» — странным артефактом, что приносили с Зоны. «Тёщина липучка» держала так крепко, что ей как-то на спор приклеили стул к потолку. Стул висел там до сих пор — сидеть, правда, на нём было неудобно.

Работники собрались у этой стены, на которой с давних времён висели ещё общепитовские плакаты: «Работник столовой! Соблюдай чистоту» и «Регулярно проходи медицинское обследование».

Бородатый несколько раз в них прицелился, но стрелять не стал, а только засмеялся.

— Что все это значит? — спросил Вредитель.

— Слышишь, — крикнул горбоносый. — Он хочет знать, что все это значит. Сам он не догадывается, падла. Ты не догадываешься? А? Не догадываешься? О, я тащусь от него! Не догадываешься?!

— Я не знаю.

— Ну, а все-таки?

— Не могу догадаться.

— Слышишь, эта падла не может догадаться, что все это значит. А я тебе скажу, что это всё значит. Это значит, что мы пришли за Романом Шуховым, и мы будем мочить Рому Шухова, который у вас тут жрёт. Жрёт у вас тут такая падла? Только скажи мне, что нет. Ты первый тут ляжешь, никакие бабосы тебе не помогут, мы про тебя-то многое знаем, как ты тут хабаром приторговываешь, а крыша у тебя гнилая. В дырках твоя крыша. Давно уехала! Спалил её реактор, а? Нет, жрёт у вас тут Шухов, а?!

— Да, — сказал Вредитель. — Господин Шухов к нам заходит.

— Господин… Ни хера не господин, он к вам заходит, мы знаем, он к вам должен был зайти полчаса назад. Падла Шухов должен был к вам зайти. Где он?

— А я откуда знаю? — И хозяин получил чувствительный тычок стволом в грудь.

— Где он?

— А я знаю? Иногда он вообще не приходит.

И горбоносый перевёл взгляд на Петрушина.

— А ты, пацан, его видел?

— Нет. А зачем вы его хотите мочить?

— Нас попросили. По дружбе. Знаешь такое выражение «по дружбе»?

Петрушин кивнул, выражение-то он знал, но всё равно не верил, что такие люди будут убивать «по дружбе», то есть бесплатно.

— Заткнись, — сказал бородатый. — Слишком ты много болтаешь. Не нужно им тут ничего объяснять.

— Понятно, — ответил Петрушин. — А что вы с нами после сделаете?

— А это смотря по обстоятельствам, — заржал бородатый. — Как вести себя будешь… Машенька!

Время тянулось медленно, как леденец в горячей воде.

— Тут все козлы, — сказал горбоносый, — но пацан клёвый. Не хотелось бы его грохнуть. Он мне нравится.

Без пяти семь Петрушин сказал:

— Он не придет.

Петрушин принёс с кухни бутыль хорошей ханки и разлил в два стакана — порция была большая, вдвое больше, чем наливали обычно.

— Клёвый пацан, — сказал горбоносый. — Исполнительный.

— Может быть, — согласился Петрушин. — Но, знаете, господин Шухов сегодня вовсе не придет. Он всегда приходил раньше.

— Дадим ему еще десять минут, — сказал горбоносый.

— А что с этими делать? — спросил его бородатый.

— Ничего, пусть их.

— Ты думаешь — ничего? Мне не нравится, что они много слышали. Да и ты тут разорялся, как