На насыпи сидели трое, и один из них приветливо помахал мне рукой.

Было видно, что у них там горит костерок, а на треножнике над огнём подвешен котелок.

«Ну, вот и люди, — подумал я радостно, увидав, как он мне машет. — Они мне помогут!» Давно я не видел нормальных людей. Один из них привстал навстречу мне.

Человек этот был в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Видно, передо мной были вольные сталкеры, которые ходили в чёрте каких обносках.

Но тут я понял, что сделал большую ошибку. Автомат у меня болтался за спиной, а вот у них оружие было наготове.

Улыбка была ещё приклеена к лицу горбоносого, но два его приятеля уже поднимали стволы.

— Славный гость, — сказал горбоносый, — прошу, браток, к нашему шалашу. Только дай я тебя от лишнего освобожу, тебе, браток, поди, неудобно.

И он снял с меня, поднявшего руки, автомат и рюкзак.

— Гляди, Миха, чистенький. И одежда чистенькая, и рюкзачок фартовый.

— Фарта! — подтвердил второй.

— Пусть он куртку снимет. И ботинки, — сказал третий, до этого молчавший. — У него ботинки что надо. Сезона, наверное, не исходил.

— На туриста похож.

Они рассуждали обо мне, как о еде, которая уже куплена и забита, но пока не ощипана и не порезана на порционные куски.

— Ты не рыпайся, браток. Мы туристов любим, и тебе не больно будет. А будешь рыпаться, устраивать кипеж, так мы тебя до конца не добьём, а так оставим — крысам на радость.

И тут я испытал очень странное ощущение, почти как в кино, когда быстро-быстро меняются кадры.

«Неужели и меня?.. Что это за люди? Неужели бандиты?»

Я смотрел на них и не верил происходящему.

Одна часть меня как бы говорила: «Кто они? Зачем они так? Неужели они — меня? Неужели они — меня, меня, меня? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все? Два высших образования, учёная степень, три языка? Для этого я жил, да? Мать любила, друзья, девки разные, лишний вес сгонял…»

Но при этом никакого ужаса не было, не было никаких сожалений, и будто в другой части моего сознания включился навигатор, подсказывающий поведение.

Я ничего не сказал и тогда, когда самый младший из бандитов начал подталкивать меня стволом вперёд.

Видимо, труп мешал этим эстетам принимать пищу.

— Эй, Миха, штаны не бери, — сказали нам в спину. — Не бери, в штаны он точно уже обосрался.

И на насыпи загоготали.

Мы сделали несколько шагов вниз.

Я вдруг понял, что прямо тут на склоне между стеблями травы из земли торчит кусок проволоки. Толстый кусок проволоки, давно вросший в землю, может, ещё при Сталине. Ржавое растопыренное железо, пережившее и Сталина, и немцев на этой земле, и Хрущёва с Брежневым, и череду быстро сменяющихся генсеков, и новых президентов, и теперь мне зачем-то нужное.

Совершенно непонятно откуда, но знал, что оно там есть, и что…

Тут-то я споткнулся о металлическую петлю, торчавшую из земли. От этого я совершил абсолютно цирковой кульбит, перелетев вперёд через голову.

Мой потенциальный убийца даже растерялся, живой труп попытался сбежать, а теперь вот скрылся в какой-то канаве.

Я слышал его возмущенное дыхание — так бывает, когда человек не может даже ругаться, и только открывает рот, втягивая в себя воздух.

Он поводил стволом автомата из стороны в сторону.

И теперь я понял, что находится рядом — очень редкая инверсионная аномалия. Олежек звал её «массаракш», я всех этих слов, взятых напрокат у Стругацких, не любил, а собственного мнемонического правила для запоминания не придумал.

Так бы её и звать — инверсионная аномалия. Мушкет говорил, что она, может, и не такая редкая, но только рассказать о ней часто бывает некому. В центре аномалии физическое пространство меняло полярность, и всякий предмет, помещённый туда, выворачивался наизнанку.

Говорят, что именно с ней был связан легендарный левосторонний автомат Калашникова, но это только слухи необразованных сталкеров, что плодили легенду за легендой. Спутать разные типы симметрии им было несложно, да и оказалось, что действует она только на биологические структуры.

Именно туда, подняв ногу, собирался ступить мой милый палач. Можно было, конечно, его предупредить, но… Но для этого я был недостаточно свят.

Молодой прыщавый парень, отступив, поставил ногу обратно. Я молча ждал, что будет дальше. Что-то со мной произошло — Зона превратила меня в другого человека. Перетрясла и подарила новые навыки — например, умение спокойно ждать чужой смерти.

Паренёк покрутил головой, видимо, подумал, что рассказывать у костра, что жертва сбежала, ему было бы стыдно.

И всё-таки сдвинулся вперёд.

Он перестал существовать за долю секунды, став похож на кусок мяса с торчащими рёбрами — было в моём детстве такое блюдо, которое делали из сосиски, проткнутой перед варкой сухими ещё макаронинами.

Сразу было понятно, что человек — существо хордовое.

Автомат он, впрочем, в последний момент выронил, и я, стараясь перемещаться осторожнее, чем мышь, ворующая сыр из мышеловки, подобрал его.

Теперь я был бос, но вооружён — точь-в-точь, как народы Африки.

Теперь надо было выручать барахло, и убить человека. Или даже двух.

С насыпи уже закричали:

— Эй, Миха, ты чё? Ты где? Щас доедим всё, чё.

Я перевёл автомат на одиночный огонь, и только над насыпью встал один из моих обидчиков, честно прострелил ему голову.

Сейчас второй, не будь дураком, схватится за оружие, и если он не будет совсем уж дураком, то отползёт в сторону, стараясь поймать меня, когда я вылезу наверх.

Голова моя работала чётко и совершенно цинично, безо всякого сожаления, и, что удивительно, — без страха. «Что это случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» — спросил я сам себя. И чужой голос внутри головы подсказал мне, что нужно двинуться по низу насыпи в