Броди помолчал с минуту, подбирая слова, затем сказал:

— Мистер Кэссиди, мне не хочется показаться бестактным, но не было ли у этой мисс Уоткинс каких- нибудь странностей? Имела она привычку, например, уходить из дому среди ночи… или гулять нагишом?

— Нет, насколько мне известно, — сказал Кэссиди. — Но я не слишком хорошо ее знаю.

— Ясно, — сказал Броди. — Тогда, я думаю, мы еще разок пройдемся по пляжу. Вам идти не обязательно. Хендрикс и я сами справимся.

— Если вы не возражаете, я бы пошел с вами.

— Я не возражаю. Я подумал, может быть, вы не хотите.

Трое мужчин вышли на пляж.

Кэссиди показал полицейским, где он заснул — на песке остался отпечаток его тела — и где лежала одежда женщины.

Броди окинул взглядом пляж. Более чем на милю в одну и другую сторону пляж был пуст, только кучи морских водорослей темными пятнами выделялись на белом песке.

— Пройдем немного, — предложил он. — Леонард, ты иди на восток вон до той косы. Мистер Кэссиди, мы с вами пойдем на запад. У тебя свисток с собой, Леонард? На всякий случай.

— Да, — ответил Хендрикс. — Ничего, если я сниму ботинки? Так легче идти по сырому песку, да и ботинки не промокнут.

— Мне лично все равно, — ответил Броди, — твое дежурство закончилось. Ты можешь даже снять штаны, если захочешь. Но тогда я арестую тебя за непристойное поведение.

Хендрикс зашагал в восточном направлении. Упругий влажный песок холодил ступни. Хендрикс шел, опустив голову и засунув руки в карманы, поглядывая на ракушки, на клубки водорослей. Какие-то букашки, похожие на маленьких черных паучков, вылетели у него из-под ног, а когда волна отхлынула, он увидел, что из дырочек, проделанных в песке песчаными червями, вылетают маленькие пузырьки воздуха. Он наслаждался прогулкой. Странная вещь, думал он, вот живешь здесь всю жизнь и почти никогда не делаешь того, ради чего приезжают сюда туристы, не бродишь, например, по пляжу, не плаваешь в океане. Он не помнил, когда купался в последний раз. Даже не знал, есть ли у него плавки или он потерял их. Что-то похожее он слышал и о жителях Нью-Йорка — будто половина из них никогда не поднималась на крышу небоскреба Эмпайр стейт билдинг, ни разу не побывала у статуи Свободы.

Время от времени Хендрикс поднимал голову и смотрел, далеко ли еще до косы. Несколько раз он обернулся — вдруг Броди и Кэссиди нашли что-нибудь. Они были примерно в полумиле от него.

Пройдя еще немного вперед, Хендрикс увидел впереди кучу травы и водорослей, которая показалась ему очень уж большой. Когда он был от нее в ярдах тридцати, он подумал: водоросли, должно быть, на что-то намотались. Подойдя к куче, Хендрикс наклонился, чтобы снять немного водорослей, и вдруг замер. Несколько секунд он смотрел, не отрываясь, оцепенев от ужаса. Потом нашарил в кармане брюк свисток, приложил его к губам, хотел дунуть и не смог. Хендрикса вырвало. Он покачнулся и упал на колени.

На песке, опутанная водорослями, лежала женская голова. Целы были и плечи, часть руки и примерно треть туловища. Всю кожу покрывали серо-голубые пятна, мышцы свисали клочьями. Когда Хендрикса выворачивало наизнанку, он подумал — и это вызвало новый приступ рвоты, — что оставшаяся у женщины грудь такая же плоская, как цветок, засушенный в книге.

— Подождите, — сказал Броди и дотронулся до руки Кэссиди. — Мне послышался свист. — Щурясь от утреннего солнца, он разглядывал темное пятно на песке, это явно был Хендрикс, и тут он снова услышал свист, уже более отчетливо.

— Бежим, — сказал он.

Хендрикс все еще стоял на коленях, когда они подбежали к нему. Его уже не рвало, но голова безвольно свисала на плечо, рот был открыт, дышал он шумно, прерывисто.

Броди на несколько шагов опередил Кэссиди.

— Мистер Кэссиди, подождите немного, хорошо? — сказал он, раздвинув водоросли, и когда увидел, что там, почувствовал, как к горлу подкатил комок. Броди сглотнул и закрыл глаза. Спустя минуту он сказал: — Теперь вы можете посмотреть, мистер Кэссиди. Скажите, это она?

Кэссиди не мог двинуться с места. Он смотрел то на Хендрикса, стоявшего в изнеможении на коленях, то на водоросли.

— Это? — сказал он, указывая на кучу и невольно отступая назад. — Вы хотите сказать…

Броди все еще старался подавить тошноту.

— Я думаю, — ответил он, — это все, что от нее осталось.

Кэссиди нехотя приблизился. Броди раздвинул водоросли, чтобы тот мог хорошенько рассмотреть серое, с раскрытым ртом лицо.

— О боже! — воскликнул Кэссиди и зажал рот ладонью.

— Это она?

Кэссиди кивнул, не отрывая взгляда от лица. Затем отвернулся и спросил:

— Что с ней случилось?

— Точно не знаю, — ответил Броди. — По-моему, нанес напала акула.

У Кэссиди подкосились колени, и, опускаясь на песок, он пробормотал:

— Кажется, сейчас меня вырвет. — Он опустил голову, и его стошнило.

Броди, почувствовав запах рвоты, понял, что сопротивляться бесполезно.

— Присоединяюсь к компании, — сказал он, и его тоже вырвало.

Через несколько минут Броди поднялся и пошел к машине, надо было вызвать «скорую помощь» из саутгемптонской больницы. Через час машина приехала. Тело, вернее, его верхнюю часть, запихнули в прорезиненный мешок и увезли. В одиннадцать часов Броди сидел уже в своем кабинете и составлял протокол о несчастном случае. Он уже все написал, осталось только заполнить графу «причина смерти», но тут раздался телефонный звонок.

— Это Карл Сантос, Мартин, — голос судебного следователя Броди узнал сразу.

— Да, Карл. Что ты хочешь мне сказать?

— Если у тебя нет оснований думать, что совершено убийство, я бы сказал, что это акула.

— Убийство? — переспросил Броди.

— Я лично так не считаю. Но могу предположить, хотя это маловероятно, что какой-то маньяк расправляется со своими жертвами с помощью топора и пилы.

— Нет, это не убийство, Карл. Нет причины для убийства, нет орудия, которым совершено преступление, и нет подозреваемого, если рассуждать здраво.

— Тогда это акула. И к тому же здоровенная, стерва. И это не винт океанского лайнера. Он бы разрубил девушку пополам, но так…

— Хватит, Карл, — оборвал Броди. — Не будем обсуждать подробности. А то меня снова вывернет наизнанку.

— Извини, Мартин. Тогда я напишу — нападение акулы. Полагаю, что эта версия больше всего тебя устроит, если у тебя нет… особых соображений.

— Нет, — сказал Броди. — На этот раз нет. Спасибо за звонок, Карл. — Он положил трубку, напечатал в графе «причина смерти» — «нападение акулы» и откинулся на спинку стула.

Мысль о том, что и в этом деле могли быть особые соображения, не приходила ему в голову раньше. Эти особые соображения то и дело ставят его в щекотливые ситуации, вынуждая отыскивать такие способы защиты общих интересов, чтобы не скомпрометировать ни себя, ни закон.

Курортный сезон только начинался, и Броди знал: от того, как пройдут эти три месяца, зависит благополучие Эмити в течение всего года. Удачный сезон давал возможность городу безбедно прожить до следующих летних месяцев. Зимой население Эмити составляло тысячу человек, в хорошее лето количество жителей увеличивалось до десяти тысяч. И эти девять тысяч курортников обеспечивали существование тысяче местных жителей в течение года.