— О чем вы хотите спросить? Вы все видели не хуже меня.

— Только пару вопросов.

Броди вздохнул и подошел к Мидлтону и его съемочной группе.

— Ладно, — сказал он. — Я готов.

— Сколько у тебя осталось пленки, Уолтер? — спросил Мидлтон.

— Около пятидесяти футов. Давайте короче.

— Хорошо. Валяй.

— Снимаю.

— Итак, шеф Броди, — сказал Мидлтон, — вам повезло, как вы думаете?

— Конечно, повезло. Парень мог погибнуть.

— Это та самая акула-убийца?

— Не знаю, — ответил Броди. — Думаю, та самая.

— Ну и что вы собираетесь теперь делать?

— Пляжи уже закрыты.

Больше пока ничего нельзя предпринять.

— По-видимому, вам придется объявить, что здесь купаться опасно.

— Да, совершенно верно.

— Что это значит для Эмити?

— Неприятности, мистер Мидлтон. Огромные неприятности.

— В свете последнего происшествия, шеф, как вы оцениваете свое решение открыть сегодня пляжи?

— Как я оцениваю? Что за идиотский вопрос? Я зол, расстроен, не знаю, куда глаза девать. Рад, что никто не пострадал. Этого Достаточно.

— Просто отлично, шеф, — улыбнулся Мидлтон. — Благодарю вас, шеф Броди. — Мидлтон помолчал, затем добавил: — Ладно, Уолтер, хватит. Едем домой и начнем монтировать репортаж.

— Что дадим под конец? — спросил оператор. — У меня осталось около двадцати пяти футов пленки.

— Хорошо, — сказал Мидлтон. — Подожди, я попытаюсь придумать что-нибудь глубокомысленное.

Броди подобрал полотенце, пляжную сумку и зашагал к машине. Он выбрался на шоссе и увидел туристов из Куинса, стоявших рядом с фургоном.

— Это та самая акула? — спросил глава семейства.

— Кто знает? — ответил Броди. — Какая разница?

— На мой взгляд, ничего особенного, один плавник. Мои мальчики даже разочарованы.

— Послушайте, вы, тупица. Парень чуть не погиб. Вы сожалеете, что не видели, как его сожрала акула?

— Нечего морочить мне голову, — огрызнулся мужчина. — Эта тварь к нему даже близко не подошла. Держу пари, все было подстроено для тех ребят с телевидения.

— А ну-ка, мистер, мотайте отсюда со своим выводком. Убирайтесь прочь. Немедленно!

Броди подождал, пока семья из Куинса не погрузилась в фургон. Отходя от машины, он слышал, как мистер Крэслоу сказал жене: «Так и думал, что все здесь — слюнтяи. И оказался прав. Даже полицейские».

В шесть часов вечера Броди сидел в рабочем кабинете с Хупером и Медоузом. Он уже поговорил по телефону с Ларри Вогэном — тот был пьян, в слезах и что-то бормотал о своей загубленной жизни. На столе у Броди зазвонил телефон, и он снял трубку.

— Какой-то малый назвался Биллом Уитменом, хочет вас видеть, шеф, — сказал Бикдби. — Говорит, что он из «Нью-Йорк таймс».

— О, ради… Ладно, черт с ним. Пропусти.

Дверь распахнулась, и Уитмен появился в дверях.

— Я не помешал? — спросил он.

— Ничуть, — ответил Броди. — Входите. Вы помните Гарри Медоуза?

А это — Мэт Хупер из Вудс-Хода.

— Гарри Медоуза? Еще бы не помнить, — сказал Уитмен. — Благодаря ему босс поедом ел меня всю дорогу с начала до конца Сорок третьей улицы.

— За что же? — поинтересовался Броди.

— Мистер Медоуз случайно забыл рассказать мне о гибели Кристины Уоткинс. Но не забыл сообщить об этом своим читателям.

— Просто вылетело из головы, — сказал Медоуз.

— Чем могу быть полезен? — спросил Бродя.

— Я хочу знать, — сказал Уитмен, — вы уверены, что все пострадали от одной и той же акулы?

Броди вопросительно посмотрел на Хупера.

— Трудно сказать, — ответил ихтиолог. — Я не видел акулу, убившую трех человек, и не разглядел как следует рыбину, которая всплыла сегодня. Я заметит только отблеск серебристо-серого цвета. Его ни с чем нельзя сравнить. Я лишь догадываюсь, что это была та самая акула. Как-то не верится, во всяком случае мне, будто у южных берегов Лонг-Айленда одновременно две акулы-убийцы.

— Что вы собираетесь делать, шеф? — спросил корреспонденту Броди. — Я говорю не о пляжах, которые, наверное, уже закрыты.

— Не знаю. А что мы можем предпринять? Господи, лучше уж ураган. Или даже землетрясение. По крайней мере, они быстро кончаются. Можно осмотреться, оценить ущерб, а там браться за дело. Здесь же ничего не поймешь. Словно какой-то маньяк на свободе и убивает людей, когда ему вздумается. Известно, что он есть, но его нельзя ни поймать, ни остановить. И что еще хуже — никто не ведает, кто будет новой жертвой.

— Вспомни Минни Элдридж, — заметил Медоуз.

— Да, — сказал Броди. — Я начинаю думать, что в ее словах есть доля правды.

— Кто это? — спросил Уитмен.

— Да так. Одна чокнутая.

С минуту длилось молчание. Мертвое, тягостное молчание, словно все, что можно было сказать, уже сказано.

— Итак? — начал снова Уитмен.

— Что итак? — спросил Броди.

— Надо найти выход. Можно же что-то сделать.

— Предлагайте, я буду рад. Но, по-моему, мы прилично влипли. Нам здорово повезет, если город не захиреет совсем после этого лета.

— А вы не сгущаете краски?

— Не думаю. Как по-твоему, Гарри?

— Пожалуй, нет, — сказал Медоуз. — Город существует за счет отдыхающих, мистер Уитмен. Можете назвать его паразитом, если хотите, но именно так оно и есть. Наши дойные коровки приезжают каждое лето, и Эмити живет за их счет, подбирая каждую каплю молока. Потом курортники уезжают после Дня труда. Уберите этих коровок, и мы окажемся на положении собачьих клещей, от которых сбежала собака. Мы умрем с голоду. При всех условиях грядущая зима станет самой тяжелой в истории Эмити. У нас будет так много безработных, что город превратится в подобие Гарлема. — Он усмехнулся. — Гарлем на берегу океана.

— Я бы много отдал, чтобы узнать, — сказал Броди, — почему это случилось именно снами? Почему Эмити? Почему не Истгемптон или Саутгемптон?

— Этого, — заметил Хупер, — мы никогда не узнаем.

— Почему? — спросил Уитмен.

— Мне не хочется, чтобы вы думали, будто я оправдываюсь, потому что не сумел точно предсказать, как поведет себя акула, — сказал Хупер. — Но грань между естественным и сверхъестественным очень зыбкая. Естественные явления, как правило, имеют логическое обоснование. Однако многое просто