Кэтрин выпрямилась на сиденье, уперлась коленями в рулевую колонку и сжала штурвал так крепко, что пальцы начала сводить судорога. Мускулы рук уже болели, и девушка знала, что эта боль скоро станет невыносимой.

Тимми развалился на подушках рядом с сестрой. Дейвид и Питер растянулись на палубе, загорая. Сейчас, при длинном галсе, им нечего было делать, лишь только ждать следующей вахты.

— Немного поверни, — бросил Тимми.

— Почему?

— Потому что слегка полощет парус на грот-мачте. — Тимми указал на верхнюю часть грота. — А ты думала почему?

Кэтрин посмотрела вверх, щурясь от сверкающей белизны паруса на фоне синего неба. Тимми был прав, и ей стало неприятно — она должна была бы сама обратить на это внимание. Или услышать. Во всяком случае, заметить. Но всплески паруса были такими крошечными, такими незначительными, что трудно было поверить, чтобы это имело значение.

Она налегла на штурвал, отворачивая направо, пока не увидела, что опавший край паруса перестал полоскаться на ветру. Судно накренилось вправо, и Кэтрин пришлось упереться ногами, чтобы сохранить устойчивость.

— Так, теперь все в порядке, — сказал Тимми.

— Слава богу. Я очень рада, что ты заметил это. Теперь мы наверняка победим.

— Ну-ну, Кэти… это же гонки.

— Мог бы и не говорить этого.

Нигде не было видно ни единого судна. Сколько их стартовало? Пятьдесят? Сто? Кэтрин не имела понятия. Довольно много, так что старт был похож на мятеж кораблей: суда шли зигзагами, люди орали друг на друга, сигналы гудели во всю мочь. Но по мере того как проходили часы, начало казаться, что количество кораблей сократилось, в пределах видимости их становилось все меньше и меньше, как будто одно за другим они поглощались морем. Кэтрин знала, что на самом Деле каждый капитан воплощал свою собственную стратегию, шел своим собственным курсом, используя компьютеры, опыт, предположения и, возможно, даже магию вуду, чтобы найти совершенное сочетание ветра, приливов и течения, которое даст ему преимущество в гонках.

Тем не менее было жутковато находиться в одиночестве посреди океана, как сейчас. Судно имело почти пятьдесят футов в длину, и внизу, внутри, оно казалось большим и просторным, как дом. Но здесь, на палубе, окруженное со всех сторон бесконечным горизонтом и абсолютно пустым небом, оно представлялось таким же крошечным, как жучок на ковре.

Отец высунул голову через люк:

— Как идут дела, Маффин[23]?

Она очень просила отца называть ее Кэтрин. Хотя бы только в этом путешествии. Или Кэти. Как угодно, только не Маффин.

— Отлично, папочка.

— Как она справляется, Тим?

«Будь добрым, — мысленно молила она. — Не будь типичным тупоголовым братом».

— Довольно прилично… — ответил Тим.

«Спасибо».

— …правда, немного рассеянна время от времени.

«Кретин!»

— Мы только что поймали на радаре Бермуды… на самом краю пятидесятимильного круга.

— Прекрасно, — сказала Кэтрин, надеясь, что не сморозила глупости.

— Конечно. Это значит, что мы можем идти этим курсом всю ночь и, если нам повезет, войти в канал как раз на рассвете. Не хотелось бы делать это в темноте.

— Господи, конечно, — воскликнул Тим. — Помнишь, как в прошлом году?

— Не напоминай мне.

«Ну конечно, — думала Кэтрин. — В прошлом году. Когда меня там не было. Именно в то время, когда я отсутствую, всегда происходит что-то интересное».

Отец начал спускаться в люк, но остановился и заметил:

— Странно. Радио гавани Бермуда передает предупреждение мореплавателям о каком-то животном, которое нападает на суда.

— Какой-нибудь кит? — спросила Кэтрин. — Может, он болен?

— Не знаю. Думаю, они просто пытаются подпитать хиреющий туризм, сыграть на Бермудском треугольнике. Во всяком случае, не следует рисковать. Каждый раз, когда вы разгуливаете по судну, цепляйте страховочный трос.

— Папа, но море совсем не бурное.

— Я знаю, Маффин, но лучше проявить осторожность, чем потом жалеть. — Он улыбнулся. — Я обещал твоей матери, что буду смотреть за тобой в оба глаза.

Он сделал знак Тиму, а затем спустился в каюту.

Тим выпрямился, протянул руку к спасательному жилету Кэтрин, размотал страховочный трос и пристегнул его к кольцу на рулевой колонке.

— А как же ты? — спросила она. — Ты даже не надел спасательный жилет.

— Я трижды участвовал в этих гонках, — ответил Тим. — И думаю, что знаю, как ходить по судну.

— Я тоже знаю.

— Спорь тогда с папой, а не со мной. Я просто выполняю приказ.

Тим улыбнулся и снова откинулся на подушки.

Кэтрин несколько раз сжала пальцы, чтобы подавить судороги, и переместила тяжесть тела, чтобы попытаться облегчить нагрузку на руки и плечи. У нее не было с собой часов, и она не знала, сколько еще ей придется бороться с этим идиотским штурвалом. Она надеялась, что уже не слишком долго, в противном случае она будет вынуждена просить Тима сменить ее, и он, конечно же, сострит так, что унизит ее, — ничего злого, разумеется, просто какое-нибудь тупое, выражающее мужское превосходство замечание.

Вообще-то она не из тех, кто пасует перед трудностями. Она умоляла, чтобы ее взяли в это путешествие, и она решила выполнять свою долю работы, включая и вахты. Она знала, что братья возражали против ее участия в гонках, и, если бы мать не усадила перед собой отца и не поговорила с ним по душам о справедливости, равенстве и обо всем остальном в том же духе, Кэтрин осталась бы дома в Фар-Хиллз и обучала бы игре в теннис десятилетних детей. Она обязана ради матери и ради самой себя доказать, что она — приобретение, а не обуза.

Но она просто не могла дождаться, когда это путешествие окончится, когда она доберется до Бермуд и проведет там пару дней, валяясь на пляже и разъезжая на мотоцикле, в то время как отец и все остальные будут рассуждать о плавании под парусами за выпивкой в яхт-клубе — нет, в «Ялик-клубе», как они его называют. Остроумно.

Затем она отправится на самолете домой. Так было условлено. Слава богу.

Кэтрин не могла постигнуть тайну загадочного обаяния плавания под парусами на крупных судах, хотя и изображала энтузиазм и пыталась изо всех сил осмыслить непонятные термины вроде «шкотовый угол паруса» или «идти в бакштаг».

Ей нравилось ходить под парусом на небольшой лодке у берега. Было приятно провести пару часов на воде, устраивая гонки с друзьями, изображая дикарей, а иногда даже переворачиваться вместе с лодкой, — но затем возвращаться домой к горячему душу, нормальной пище и долгому ночному сну.

Но это… Это было марафоном скуки, неудобства и переутомления. Никто не спал больше четырех или пяти часов в сутки. Никто не мылся. Кэтрин как-то попыталась принять душ, но дважды упала и разбила голову о мыльницу, поэтому примирилась с обтиранием тех частей тела, до которых могла достать, и тогда, когда имела возможность сделать это. Все было пропитано влагой. Все пахло солью и плесенью. Все помещения под палубами испускали такой запах, как гигантские промокшие резиновые спортивные туфли. Чтобы воспользоваться туалетом, нужно было иметь диплом о техническом образовании. Оба туалета засорялись по крайней мере раз в день, и неизбежно вина за это ложилась на Кэтрин и еще одну женщину