– Ровно ничего, милорд, потому что увидела она вовсе не меня, а того, кого и желала увидеть.

– И кого здесь нет, чтобы помочь нам разрешить этот вопрос, – подвел итог сэр Джон.

– Его отсутствие – не моя вина, – просто сказала Анелька.

– Вы в этом уверены? С первой минуты вашего ареста вы продолжали настаивать, что верите в невиновность вашего соотечественника даже после его весьма подозрительного бегства.

– Этот человек жил по подложным документам и, вполне естественно, испугался расспросов полиции. В любом случае, сейчас речь не о его или моей вине, но о том, кого видела Салли Пенковская в кабинете. Я утверждаю, что видела она не меня.

С разрешения судьи сэр Десмонд стал вновь допрашивать свидетельницу Пенковскую, но ему не удалось добиться от нее ничего, кроме того, что она уже сообщила.

– Я поклялась на Священном Писании и не хочу попасть в ад. Я сказала чистую правду.

Салли была последней свидетельницей, которую выслушали в этот день. После того, как она ушла, сэр Десмонд обратил внимание на бледность своей подопечной и попросил отсрочить дальнейшие прения. Судья охотно удовлетворил его просьбу. Судебное заседание должно было возобновиться на следующий день в десять часов утра. Обвиняемая покинула свое место и вновь вернулась в тюремную камеру. Публика стала медленно расходиться.

Не сомневаясь, что после тягостных впечатлений дня мирный покой их дома будет для Альдо всего полезнее, Адальбер хотел увести его, но Морозини воспротивился.

– Минуточку! Мне хотелось бы перемолвиться несколькими словами с Бертрамом.

– Что ты от него хочешь?

– Хочу, чтобы он мне немного рассказал о своей приятельнице Салли. Она в самом деле его подруга детства?

– Да. Но что ты хочешь еще из него вытянуть?

– Посмотрим!

Друзья настигли Кутса уже у самых дверей, и Морозини крепко схватил его за руку, однако удержать репортера, который мчался из зала суда на всех парусах, оказалось не так-то легко, и пришлось пустить в ход более веские аргументы.

– Пойдемте пообедаем с нами, дорогой друг, – предложил князь, не выпуская руки Кутса, в которую вцепился мертвой хваткой. – И если я буду доволен вами, то и вам не придется жаловаться на меня. Полагаю, вы не останетесь равнодушны к перспективе появления в вашем кармане лишних двадцати фунтов?

– Я с превеликим удовольствием... но мне непременно нужно передать по телефону заметку в редакцию... Понимаете, Питер Ларк болен, и я его замещаю. Представляете, какая удача!

– У нас имеется телефон... и есть чем писать... А вдобавок великолепное виски...

– Благодарю и немедленно следую за вами! «Предвкушение радости едва ли не сладостнее самой этой радости...» «Ричард II», акт... Впрочем, если по вашей вине я не напишу заметки, вы должны будете заплатить мне больше!

– Если вы будете вести себя разумно, заметка выйдет превосходная.

Пока они ехали в автомобиле, Альдо не открывал рта, но, как только все трое уселись в гостиной и Адальбер наполнил стаканы, он тут же взялся за Кутса:

– А что, эта Салли Пенковская в самом деле ваша приятельница?

– Мы знаем друг друга с детства, но...

– Она любит деньги?

– Думаю, неравнодушна к ним, как и все мы, грешные, но знаете: «золото для души человеческой...»

– Оставьте в покое Шекспира, иначе не получите ни пенни. По вашему мнению, сколько ей нужно предложить, чтобы она переменила свои показания?

– Переменила показания?! – воскликнул Адальбер. – Но послушай, это же невозможно! Ты просто сошел с ума!

– Почему же невозможно? Возможно! Я не знаю, какую цель она преследовала, но убежден, что эта девушка лжет, а леди Фэррэлс говорит правду. А что касается того, чтобы отказаться от своих слов, так это любой женщине проще простого! Приступ раскаяния, искренние сожаления и потом естественное объяснение: ей так хотелось отвести малейшее подозрение от того, кого она любит. Потому что ее любовь к Ладиславу очевидна. И я склонен думать, что истинная причина ее несуразных показаний именно в этом...

– Может, ты и прав, – вздохнул Видаль-Пеликорн. – Но если она всерьез влюблена, ты не купишь ее ни за какие деньги.

– Даже за тысячу фунтов?

Значительность суммы заставила его собеседников едва ли не подпрыгнуть от удивления. Адальбер протестующе взмахнул рукой и воскликнул:

– Я же говорил, что ты просто сошел с ума!

– Вполне возможно, но ты должен понять, что я хочу ее спасти. Спасти любой ценой! Так что, дорогой друг Бертрам, отправляйтесь к своей приятельнице. Вот вам ваши деньги. Если вы сумеете ее убедить, вы получите еще...

Журналист вернулся спустя час, вид у него был сконфуженный.

– Все безрезультатно! – сказал он мрачно. – Салли ненавидит леди Фэррэлс, считает ее своей соперницей. Она будет счастлива, если той вынесут смертный приговор.

– А ты, – Адальбер жестом обвинителя указал пальцем на Морозини, – рискуешь оказаться на соломенной подстилке в одиночной камере за попытку подкупить свидетеля!

– Ни в коем случае, – отрезал Бертрам, – и на это есть две причины: Салли не знает, что я выполнял чье-то поручение, и... я подарил ей двадцать фунтов.

– И правильно сделали. Я сейчас же их вам верну.

– Благодарю вас и бегу строчить свой репортаж! До завтра!

В эту ночь Альдо не уснул. Терзаемый страхом, который в ночной тишине становился все мучительней, он сидел в большом кресле в гостиной и курил сигарету за сигаретой, потом вскакивал и долго ходил из угла в угол. Биг-Бен давным-давно прозвонил два часа ночи, когда наконец князь все-таки лег в постель...

В отличие от друга Адальбер проспал эту ночь спокойно и мирно. Поутру он заставил Альдо выпить чашку кофе, и они отправились во дворец правосудия: Альдо – поистине в висельном настроении, а Адальбер – храня осторожное и благоразумное молчание. Но в какой-то момент он не выдержал и заговорил:

– Ты не заметил вчера кое-что очень странное?

– Где? В Олд-Бэйли?

– Да. Я не видел там вчера графа Солманского. Может ли такое быть, чтобы отец не присутствовал на суде, где на скамье подсудимых находится его дочь?

– Должно быть, это слишком тяжкое испытание для столь чувствительного человека, – насмешливо сказал Морозини. – Он, вероятно, ставит свечи и молится... Если только не махнул рукой на свою преступную дочь и не отбыл в одиночестве, не дожидаясь приговора.

– Может быть, и так. Посмотрим, придет ли он сегодня.

Но напрасно друзья пристально оглядывали зал, они так и не увидели сурового бледного лица с моноклем – лица, которое так искали.

Похоже, что и Анельке не удалось поспать в эту ночь. Лицо ее стало еще бледнее, под глазами появились темные круги. Она выглядела еще трогательнее, еще беззащитнее, и от одного взгляда на нее у Альдо защемило сердце.

Первой вызвали Ванду, и вид этой свидетельницы не обещал ничего утешительного. Вся в черном, с огромным белым платком, похожим на знамя парламентеров во время военных действий, горничная была сама скорбь и отчаяние. Вся ее речь состояла из страстного восхваления ее «голубки» и столь же страстного очернения покойного сэра Эрика. При данных обстоятельствах ничего хуже просто нельзя было придумать.

– Господи! – проскрежетал Альдо. – Избавь меня от друзей, а от врагов я сам избавлюсь!